Земляне против политики
Шрифт:
— Н-Насколько мне известно, турнюр правильно называть греческим изгибом.
— Да хоть неандертальским, мне без разницы!
— Это в-во-первых. А во-вторых, н-насколько мне известно, греческие изгибы уже не носят.
— Мне без разницы! Главное, чтобы все земляне носили лакейские ливреи! И платья горничных тоже.
— Д-Доктор Хамфри, так к-к-каково же ваше мнение о болезни Эдисона? — осведомился Тодд, благоразумно дождавшись окончания диалога.
— Допустим, у него истерия. Тогда в ассортимент наших проверенных средств
Снова зазвучал злостный смех. Применительно к самому Хамфри последний пункт совершенно правилен.
— Д-Доктор Хамфри, вы говорили, что у нашей пациентки нет истерии.
— Я сказал «допустим»! У Эдисона нет истерии, следовательно, он мужчина.
— Доктор Хамфри, если по вашим словам те, у кого нет истерии — мужчины, то по вашим словам выходит, что все женщины — истерички.
— Я всегда так считал, Тодд.
— Я п-понял, д-доктор Хамфри! — выдавил Тодд, видимо, решив придать диагнозу новый, совершенно непредвиденный, оборот. — Судя по симптомам, у Эдисона хроническое отравление ртутью. Следовательно, Эдисон — шляпник.
— Шляпник? Тогда где сделанные им шляпы? Тодд, неужели вам снова хочется бегать за Эдисоном, отрицающим наши диагнозы? Этот номер не пройдёт. Неужели из хронического отравления ртутью следует, что мы должны накачать Эдисона сырыми индюшачьими яйцами? Или то, что Эдисон — шляпник? Может, тогда я — Мартовский Заяц? Кстати, кто этот хрен? Вы не знаете?
— Т-Так какой диагноз вы ставите? — спросил Кёрк, дождавшись конца малоосмысленной тирады.
— Теперь нам всем должно быть ясно, что у Эдисона наблюдается банальное нервное расстройство, вызванное оскорблением со стороны Теслы.
— Доктор Хамфри, р-разве вы не могли сказать этого раньше? Тогда не было бы всей этой кутерьмы.
— А ещё говорят, что до этой кутерьмы Америку довела агрессия. Перейдём к делу, — сердито пробурчал Хамфри. — У Эдисона расшалились нервы.
В этот момент Эдисон встрепенулся и, вероятно, впервые за это время прислушался к словам визави.
— Что вы сказали? Я здоров!
— Что?! Кто вам разрешил?
— Вы так напугали меня своим империализмом... своей американской агрессией... что я излечился.
— Тогда как я буду проводить эксперимент? Ладно, придётся делать это над здоровым. У Эдисона расшалились нервы. Чтобы их успокоить, применяется либо кровопускание, либо табачный дым.
— Что вы сказали?
— Либо кровопускание, либо табачный дым!
— Я не буду лечиться!
— А я не хочу руководить вашим лечением! Но если я не буду руководить вашим лечением, врачи ничего не смогут сделать! Но я вынужден так поступить. Я предлагаю вам выбор.
— Табачный… табачный… табачный…
— Почему именно такой выбор?
— Я курю и жую табак.
Джером дал себе волю, возразив:
— Извольте, у вас нет выбора!
— Почему?
— Кровопускание стало устаревающим методом.
—
— Не устаревшего, а устаревающего.
— Вы олухи! Разве вы не читали «Остров сокровищ»? Билли Бонс был спасён с помощью кровопускания. Один этот факт доказывает оправданность кровопускания.
— Но Эдисон привык к табаку, а не к кровопусканию.
— Тогда знайте, что табачный дым применяется двумя способами.
Хамфри достал из кармана сигару и резиновую грушу с наконечником.
— Выбирайте.
Эдисон не мог выдавить ни звука.
— Выбирайте, а не то сам выберу! Лучший способ — второй. Резиновая груша. Ею даже можно играть в футбол. Правда, за это меня едва не отчислили из университета.
— Сигару!
— Хорошо. Прописываю вам двадцать одну сигару одновременно. Можете начинать.
Эти слова были обращены к подчинённым Хамфри. Едва они пришли в робкое движение, Хамфри сверкнул глазами, и подчинённые задрожали. Их руки начали подчиняться.
Десять минут спустя нам позволено увидеть, как Эдисон выходит на Кинг-Эдуард-стрит. Опытный курильщик ощущал последствия того, что табачный дым, назначенный в виде лечения, клубился по его внутренностям, приготовленным к нему за прошедшие годы, и готов был окутать голову, но позволять прохожим видеть его с дымом без курительных принадлежностей он счёл неподобающим. Эдисон поднял голову к небу, и по Кинг-Эдуард-стрит разнёсся крик:
— Решено! Больше не буду курить! Просто я понял, до какого ужаса агрессоры могут довести Америку!
По прошествии нескольких секунд он добавил:
— А неплохо было бы начать борьбу с курением. Ну, американцы, берегитесь!
Несколько свидетелей его отказа от средства, позволяющего вылечить невзгоды головы, обернулись к нему, молочник остановил тележку, барышни, продающие клубнику, оценили его как не покупателя, худой юноша, державший между пальцами сигару, понял, что Эдисон не присоединится к его занятию. Слегка отвлёкшись от своего пути, они возобновили путь к пользе и практической выгоде, к удивлению неотёсанного янки, даже не опознав конкурента известного им всем Джозефа Суона, и лишь слегка поднятые брови и удивлённые искорки в глазах напоминали об увиденном ими незначительном для них зрелище.
Наш доктор, что никоим образом не может быть назван замечательным, старались ли вы напрасно? Вы пытались поставить медицинский эксперимент, переложив пот и труды на Уилларда и его собратьев, но что получили взамен? Терпение. Терпение вынужден был проявить Эдисон, не извлёкши из своей бессмертной души ни одного ругательства.
Так продолжалось до того момента, когда Эдисон, как ни в чём не бывало, вернулся на 10 Даунинг-стрит и уже старался не вспоминать недавнее событие. Если выражаться более точно, воспоминание имело место. Хамфри провёл с ним примерно такую беседу.