Земные наши заботы
Шрифт:
эту восстановим. Так что год один — время не большое, но оно нужно, чтобы и
самим научиться и чтобы коровы привыкли...
— Второе — доярка полностью освобождена и от кормления, и от уборки
навоза. Приходит она на ферму два раза в день, утром и после обеда. Приходит
— коровы уже накормлены и вычищены. Ей остается накинуть на себя халатик,
подключить доильные аппараты к молокопроводу, вымя корове тепленькой водой
вымыть, выдоить, отнести аппараты
— Третье — не перегружен работой и кормач. Он занят на ферме семь часов.
У него сто коров. Но ни к бурту, ни к стогу он дороги не знает, ему привезут
на тракторной тележке или кормораздатчике все, что положено по рациону. Ну,
а чтобы не как-нибудь кормил, чтобы хорошо кормил, он, как и доярка, от
надоя получает.
— Четвертое — скотник работает посменно, восемь часов. Транспортеры
движутся, он кое-где метелочкой или скребком подхватит к нему навоз, нажмет
кнопку, чтобы насос выкачал жижу из ямы в накопитель, на корову шумнет, если
бодаться вздумает, — и все...
— Тоже может в белом халате работать?
— Мог бы, если бы хвостами коровы не размахивали, — с шутливой улыбкой
ответил Сергей Иванович.
* * *
Деревня утонула в садах и березах. Сады — по крышу, а березы — к небу
тянутся, стерегут покой и тишину — не пробраться ветру сквозь гущу ветвей.
От этих берез деревня на склоне холма кажется уютной, высветленной, высокой
и лучистой. Не потому ли и названа она Лучесой?
В низине, где плещется пруд, обнимающий всю деревню, устроились рыбаки.
За прудом на холме стоят комбайны, жатки, сеялки, плуги — утомились,
отдыхают, ждут своего срока. За мехдвором, на виду у всей деревни, та ферма,
где в белых халатах работать можно.
Тихо в деревне, тихо на ферме. Только на косогоре за фермой движение,
снуют трактора с тележками — торф подвозят. Потом его перемешают с навозом,
накопленным за зиму в отстойниках, вывезут на пашню все подчистую: и
отстойник вычищен, и пашне будут сполна возвращены плодородные силы — каждый
гектар до сотни тонн компоста получит.
Высокой и уютной кажется деревня, хотя и нет в ней модных ныне типовых
многоэтажек. Стоят деревянные да кирпичные дома с просторными террасами,
выкрашенные, охваченные резными узорами, как поясками, для красоты и
порядка, но больше из молодой лихости, и уверенности в незыблемости жизни на
земле.
Правда, все это на виду только зимой, а летом за густой придорожной
зеленью, в садах и березах — не разглядеть, лишь кое-где проглянет окно,
тропа к дому, калитка. Ходил я по Лучесе, по ее аллеям
стесненным луговыми травами, синими колокольчиками и белыми ромашками, —
словно по территории дома отдыха, озвученного к тому же не транзисторными
ритмами, а птичьим гомоном: соловьи, щеглы, малиновки. Из библиотеки ли
выйдешь, или из магазина, из амбулатории или колхозного музея — прямо у
дороги, у пешеходной тропы, у калитки гнездовья птиц, обычно осторожных,
предпочитающих прятаться в густых, закрапивленных зарослях где-нибудь в
овраге.
Погода выдалась хмурая. Дожди текли на сады, на дома, на асфальтированные
улицы и тропинки. И, обмывая, только чище их делали. Яркая и звонкая чистота
эта нигде не была заезжена колесами, не исполосована гусеницами, не захожена
ногами, словно ограждена была невидимой оградой.
Что-то похожее я видел и в поле, на ферме, на машинном дворе — чисто,
аккуратно, по-хозяйски ладно, ничего «забытого», где попало брошенного, как
попало поставленного.
По вечерам, когда все тридцать две колхозные машины соберутся на ночевку
в просторный гараж под одну крышу, кажется, — хозяйство приготовилось к
смотру, который назначен на утро, и поэтому все так выправлено, вычищено,
выкрашено, будто перед этим машины неделю в рейс не выходили, под дождем
будто не мокли и раскисшие проселки не преодолевали с рыком, воем и стоном.
А колхозные шоферы! Будто никогда и не приходилось им лежать в грязи под
машиной, пришли поутру, — вовсе и не колхозные шоферы, пусть и не при
галстуках, но и не в промасленных ватниках. Разошлись по машинам, ногу на
стартер — и поехали! Потому что в гараже (не гараж — ангар!) в любую стужу
зимнюю тепло и даже воду на ночь сливать не надо.
Спросил я у шофера, молодого парня, не успевшего еще снять солдатскую
гимнастерку, как живится-работается.
— У нас можно работать, — ответил он гордо. — У нас получше, чем в
автохозяйствах, все организованно.
Он не выбирал между городом и родной деревней. Он пришел из армии, увидел
и остался. Но механизаторы старшего поколения, кого ни спроси, или уезжали,
а потом вернулись, или думали уехать, да остались «на время», поверив на
слово председателю, что и здесь, в Лучесе, будут человеческие условия.
— Это теперь так, — рассказывал мне шофер, один из тех, кто когда-то
хотел в город «умотать», — вроде бы и без натуги люди работают, а так, между
прочим. Пятнадцать дней — и нет зерновых, убрали до колоса. За восемь —