Земные наши заботы
Шрифт:
Долго искал я встречи с человеком, по проекту которого лишили меня и моих
земляков речки, красоты и той неучтенной пользы, какой является ягодный
промысел. Очень хотелось поговорить с ним. И вот совершенно случайно,
встреча эта состоялась. Проектировщиком оказалась знающая свое дело, любящая
природу женщина. Я рассказывал ей о былых походах по ягоду и за хмелем,
душистые гроздья которого свисали со всех кустов. Она слушала и восхищалась.
Потом вдруг
— Не знала, что такими щедрыми были там тальники.
Значит, речка моего детства была для нее всего лишь «объектом»,
проектируя который, не знала, не видела, не любила его. Издали глядя на
пойму, она видела не пойму, а абстрагированные понятия о ней, которыми и
руководствовалась: малопродуктивные угодья, поросшие кустарником, не
представляющим хозяйственной ценности.
Прав, глубоко прав Дорофеев, требующий от своих проектировщиков сначала в
качестве изыскателя походить по земле, край узнать. Нельзя вносить поправки
в природу «вслепую», нельзя решать заглазно судьбу даже малого участка
природы. Тут как с человеком: сначала узнай его, а потом уж выноси свое
суждение о нем...
* * *
Иван Иванович не торопился опровергать мои сомнения, лишь сказал:
— Да, каждый наш проект не на ухудшение — на улучшение природы направлен.
А чтобы доказать это, повез меня на самое крупное в области
мелиорированное поле, площадь которого около шести тысяч гектаров. От
горизонта до горизонта. Если бы не каемка леса, не тихая река Пра в зеленых
берегах, то можно было подумать, в просторное степное хозяйство попал, в
одно из тех, на богатых землях которого, как о том говорит молва, из оглобли
дерево вырастает.
— А было непроходимое болото, которое и грунтовыми водами подпитывалось,
и весенними паводками из Пры. Не давало людям ни ягоды, ни другой какой
пользы. Ничего, кроме осокового сена, которое выносили к сухим местам
вручную, вязанками. Сейчас до 40 центнеров зерна здесь получают, по 80—90
центнеров сена.
Гордость Ивана Ивановича была понятна: перед нами расстилалась тучная
нива, на которой волновались густые травы, колосились хлеба, ярко цвели
плантации картофеля, обещавшие уродить на каждом гектаре не меньше 200—250
центнеров клубней. За счет трав, накошенных с этого поля, два совхоза,
получивших эти земли, будут зимой с кормами, а значит, с надоями и с
привесами. Не случайно именно животноводы этих хозяйств обязались надоить от
коровы по четыре и более тысячи литров молока. Это вдвое больше, чем в
среднем по району. Знал я и другие цифры: не на болотистых даже, а на
переувлажненных
осоки, на здешних тощих нивах не без усилий получают всего по 10—15
центнеров зерна да по 60 центнеров картофеля. И все же сказал:
— Но летом это огромное болото, которое осушили, питало водой реку.
— Вода поступает в нее и сейчас. К тому же не в меньшем количестве. Не
меньше ее и на поле, потому что воду мы никуда не сбросили, лишь собрали
излишки в каналы, те излишки, которые были на поверхности Каналы перекрыли
шлюзами-регуляторами, чем и добились поддержания уровня грунтовых вод на
нужной глубине. Это и есть система двойного регулирования водного режима:
появился избыток влаги — открываем шлюзы на каналах и сбрасываем лишнюю воду
в речку. Нужно повысить уровень влаги в почве — закрываем шлюзы, тем самым
задерживаем отток грунтовых вод и создаем подпор на всем участке. Применяем
и орошение, но воду опять же не из реки берем, а накапливаемую в каналах,
ту, которая поступает в них по осушительным дренам. Словом, мы не разрушили
естественный механизм природы, а лишь усовершенствовали его. А чтобы поля не
затопляло паводком, мы оградили их от реки земляным валом, создали так
называемый польдер.
— А не проще ли было спрямить и углубить реку, как делают это в других
местах?
— Мы против такой простоты, против искусственного изменения естественного
русла реки. Спрями реку или углуби ее русло — и изменится течение, оно
ускорится, что повлечет за собой если не размыв дна и берегов, то ее
обмеление и оскудение.
Пожалуй, Иван Иванович прав: много, очень много на нашей земле
спрямленных речек, превращенных в канавы. Ни добрых чувств не вызывают они
ни светлых дум.
Между тем, о чем бы мы ни говорили одолевала меня беспокойная мысль: не
вижу на этом широком поле чего-то привычного, что обычно входит в пейзаж
участка, на котором поработали мелиораторы. Догадался! Не вижу пней, стволов
и сучьев выкорчеванных деревьев и сдвинутых бульдозерами в кучи и валы,
которые высятся на полях годами, десятилетиями Словно нерадивая хозяйка
наводила порядок в доме, подмела мусор да и оставила его посреди избы.
— И нигде у нас не увидите, — подтвердил Иван Иванович. — Потому что лес,
на каком бы участке осушаемого объекта он ни рос, мы не корчуем, а
сохраняем. Нельзя уничтожать красоту созданную природой...
Только теперь я увидел, что лес вдали вовсе не кромка поля, это небольшая