Земные наши заботы
Шрифт:
рощица вклинилась в него по песчаной гривке. Бульдозеры, экскаваторы,
скреперы при прокладке каналов и дрен обошли ее, хоть и заманчиво было
смахнуть под корень, что дало бы дополнительную площадь освоения, при этом
площадь легко добытую — корчевать лес на сухом взгорке куда легче, чем в
болоте копаться. Но проекты, подписанные Дорофеевым, запрещают это.
Подчеркнуть хочу, не слова, не призывы и увещевания, а проекты, которые для
строителей
поле не погублена даже малая рощица.
Смотрел я и вспоминал виденное на Смоленщине и во многих других областях.
Теснят, вырубают, корчуют лес: где ради спрямления границ, где ради
расширения пахотного клина, где ради «культуры» земледелия. Теснят, правда,
не государственные леса, а те, что колхозам приписаны.
— Природе дела нет, к какому ведомству приписана нами она, — возразил
Иван Иванович.
Это же я много раз говорил и своим собеседникам. Почти всегда они
соглашались: мол, зря сводим пусть и малые, но хорошие лесочки, что это
обедняет природу, да и полям пользы не приносит — нет леса, нет и преграды
ветру, зимой снег с полей уносит, а летом почву выдувает и сушит, хлеба
путает и по земле их стелет, причиняя урон урожаю. Однако все при этом
беспомощно разводили руками: что тут поделаешь, если в проекте так, а проект
не в районе разрабатывается, не в районе и утверждается.
— Не в районе, — согласился Иван Иванович. — Но, думается, ваших
собеседников тревожит эта мысль только во время разговора на эту тему. В
другое время их лишь объемы увлекают. Иначе нашли бы возможность повлиять на
проектировщиков.
Не знаю почему, по какому поводу разговор наш каким-то образом
переключился на одинокую березку, что в поле стояла. Это про нее сочинял
народ песни, с которыми не расставался человек ни на торжествах,— березка
олицетворяла любимую подругу, — ни в горе,— одинокая березка вместе с ним
грустила среди поля,— ни в дальних походах на чужбине, — то не березка, то
мать или жена издали виделась ему среди родимого поля, оборонить просила ее
и родину от врага, звала скорее вернуться в отчий край.
К ней, среди поля стоявшей, летели птицы — передохнуть. Она была желанным
ориентиром путнику и приютом хлеборобу — здесь, в ее тени, сядет перекусить,
если на ниве притомился, а перекусив, распластается навзничь, лицом к небу,
руки-ноги раскинув. Смотрит не насмотрится на бездонное небо, на облака
сквозь трепетную листву.
Она и думы, и нелегкий труд, и жизнь земледельца
родимый. Она шелестом листвы своей, своим одиночеством наполняла душу его и
радостью и тихой грустью. За эти чувства добрые он отвечал ей заботой, берег
от порчи сам и детей своих к тому приучал. А для острастки — вдруг
наставления забудутся — поверья про одинокую березку сочинил, наделив ее
силой, карающей всякого, кто топором на нее замахнется Должно быть, предки
наши не очень этому верили, однако осмеять наивное поверье не решались, как
не решались срубить и выкорчевать березку, выросшую во поле, среди пашни.
Впрочем, решиться-то они могли, но знали, что тем самым обеднят родимое поле
и себя, на нем работающих: скучно будет в поле и неуютно, тоскливо будет на
душе, лишенной возможности созерцать эту высшую красоту, сотворенную
природой.
Еще недавно такая березка росла и на поле подмосковного хозяйства, вокруг
которого преобладал индустриальный пейзаж: трубы, мачты, краны, камень и
бетон. И только одинокая березка среди поля, одна-единственная, делала его
прекрасным и каким-то покойным среди этого технического могущества. Что-то
былинное было в этом поле, вечным покоем и красотой веяло от березки,
опустившей вдоль ствола свои плакучие ветви — словно она задумалась о чем-то
непостижимом.
И вдруг в какой-то день березки не стало. Пришел я на поле — и не сразу
понял, что сталось с ним, почему оно такое унылое и однообразное. А когда
понял, то не мог догадаться, за что обошлись с белоствольной так жестоко —
лишь корни из земли торчали порванные бульдозером. На пути тракторов чтобы
не мешалась? Чтобы пятачок земли от поля не отнимала? Нет стояла она у края
проселочной дороги, так что хоть и среди поля красовалась, но не среди
пашни, и никому, ничему не мешала.
Оказалось, хозяйство претендовало на высокую культуру земледелия. Но
проверочная комиссия, которая должна была подтвердить это, заколебалась:
мол, какая же тут культура, если торчат деревья на полях? Вот и
выкорчевали...
— И почти повсюду так. С русского поля исчезла самая поэтическая часть
пейзажа, — проговорил Иван Иванович согласно с моими мыслями. Помолчал,
добавил: — Нет, не тут экономим пашню. Лучше бы подумать, как столбы убрать,
которые шагают по пашне от села к селу, между городами, и все — напрямик
через поля, отнимая куда больше земли, чем одинокие березки. Напрямик, от