Земные наши заботы

Филоненко Иван Емельянович

подмена той истины, которая оказалась или не понятой нами, или не столь

удобной в нашей жизни, как нам того хотелось бы.

И все же не расхожие байки эти, не легенды подтолкнули меня к такому

парадоксальному выводу: лишь немногие догадываются, представляют себе, что

сделано Мальцевым—опытником, агрономом, ученым Утверждаю это, потому что

знаю: не ощупью добивается он успехов, не крестьянской интуицией постигает

природу.

Снимая этот налет

таинственности, я ни на минуту не забываю, что труд

земледельца, как утверждал великий русский естествоиспытатель Климент

Аркадьевич Тимирязев, наиболее таинствен, потому что он имеет дело с живой

природой. Да, это так. Чтит таинства матушки-природы и Мальцев. Однако

ничего интуитивного в его познании этих таинств нет и никогда не было. Он

умеет наблюдать, умеет видеть явления природы и терпеливо изучать их,

основываясь на глубоком знании диалектики природы и том философском

мировоззрении, каким является диалектический материализм.

Откуда взялось у него это умение? С чего началось? Наверное, с вопроса,

который он задал самому себе: «Почему?..»

* * *

Февральским вьюжным днем 1921 года Терентий Мальцев вернулся в родную

деревню, к единоличному наделу после пяти лет отлучки. Сначала — первая

империалистическая война, а потом длительный плен, подневольная работа на

заводах в Германии отторгли его от родины и земли. Вернулся обеспокоенный

раздумьями: земля его ничем не хуже, не беднее той, что видел он, гоняемый

войной по чужим краям, мужик русский молится богу не меньше немецкого, почти

каждое лето крестные ходы по полям устраивает, чтобы дождичка у бога

вымолить, а работает, пожалуй, и побольше. Однако почему же тогда урожаи в

родимом краю значительно ниже виденных?

Вот с этим вопросом и вернулся в отчий дом, к единоличному своему наделу.

Ни радость встречи, ни навалившиеся крестьянские заботы не погасили этих

раздумий. Больше того, увлек ими и односельчан своих, таких же, как он сам,

в поте лица добывающих хлеб насущный.

Нам трудно сейчас представить, сколько душевных сил и энергии пришлось

потратить ему, чтобы побудить полуграмотного, а чаще и вовсе неграмотного

крестьянина заняться изучением агрономии, того крестьянина, который и сам

«не лыком шит», да и чужого ума занимать не очень склонен был, больше на

дедовский и собственный опыт полагался.

И все же несколько человек потянулись в сельскохозяйственный кружок,

организованный Мальцевым. В кружке этом учились хозяйствовать «по науке»,

применяя рекомендации ученых-агрономов. Добывал эти рекомендации, читал и

растолковывал

своим слушателям Мальцев сам, потому что ни одного агронома в

ту пору не было еще ни в деревне, ни поблизости. Был лишь в Шадринске, а это

по тем временам далековато: без дороги, без нынешнего быстрого транспорта.

На лошадке нужно затемно выезжать, чтобы возвратиться к полуночи. Мальцев и

ездил, и пешком ходил — за советом и за книгами.

Здесь надо сказать вот о чем: за плечами у Терентия Семеновича нет ни

института, ни техникума и даже нет ни одного класса церковно-приходской

школы. Ни одного года, ни одного дня в школе он не учился — отец не пустил в

обучение «к попу», боялся, что учеба отторгнет крестьянского сына от

крестьянского дела.

Сын никогда не осудил за это отца своего, неграмотного сибирского

крестьянина. Не он в том виноват, а та вполне конкретная действительность,

которую сейчас даже трудно представить.

Бережно, как реликвию, Терентий Семенович достал с полки какой-то старый,

как мне показалось, журнал. Нет, не журнал, а «Всеобщий русский календарь»

на 1909 год. Листаем его. Многие статистические данные в нем относятся как

раз к тому далекому времени — к первым годам начала нынешнего века, когда

Терентий Мальцев просился в школу.

— Вот, смотрите. Вместе со мной в России не училось тогда 16 973 410

детей в возрасте от 8 до 14 лет. Из каждых четверых российских ребят учился

только один, а в Сибири — один из пяти-шести. А вот в Северной Америке на

народное образование расходовалось в среднем на каждого жителя 7 рублей 10

копеек, а в России — всего 44 копейки. Во сколько же это крат меньше?

Потом Терентий Семенович обратил мое внимание на любопытный рисунок,

иллюстрирующий расходы на образование. Стоят мужчины в национальных одеждах:

кто в элегантном костюме, кто в куртке, при галстуке, в цилиндре или в

шляпе, с тросточкой, все в ботинках, а наш бородатый русский мужик в зипуне

и сапогах.

— Вернее было бы в лаптях его нарисовать...

За каждым на полках книги: у американца две полных полки книг, у

россиянина одна-единственная книжица в уголке пустой полки.

— А вот на эти цифры обратите внимание. На каждые сто жителей

отправлялось по российской почте 533 письма. Это за год! А в Великобритании

9 494 письма. Передавалось у нас 16 телеграмм, а в Великобритании 202, в

Германии по почте за год поступало в среднем 2817 экземпляров газет, а в

России — всего две газеты. Две газеты на сто жителей.