Зеркала и галактики
Шрифт:
– Да, сэр! – рявкнул я. – У меня есть право умирать за вас вслепую. А помочь права нет.
– Да пойми же, бестолочь: умирать будешь не ты. Когда меня заберут Чистильщики и ты останешься один, на контуры пойдет Рейнборо. Без напарника. Чтобы переключить на себя «Испаньолу», чтобы она не сожрала тебя. И погибнет. А он женат меньше года, и они двойню ждут. Рей с ума сходит – так ему Лизу жалко. – Юна-Вэл перевела дыхание. Блеснувшие на ресницах слезы показались зелеными. – Прости; ты-то не виноват. Это все мои затеи. – Она нервно прошлась из угла в угол, затем принужденно улыбнулась: – И это называется «мы командуем кораблем». Капитан Сильвер и капитан Джим. Аховые мы с тобой начальники, не находишь?
Я не отвечал. Как же так? Мы не для того спасали второго помощника, чтобы Юну-Вэл забрали Чистильщики,
– Гадость! Джим, хоть ты не сердись, ладно? Я сама знаю, что кругом виновата. Перед экипажем, перед Израэлем… Он меня спас на «Илайне». Там пламя текло по коридорам – какая-то дрянь сочилась и горела – а Рэль бежал со мной через огонь. Мы и знакомы не были; когда начался пожар, случайно оказались рядом. Рэль меня схватил, перекинул через плечо и куда-то помчал. У меня вспыхнули волосы; он потушил их прямо на бегу. Я осталась с клочьями на голове и без единого ожога. А у него руки были без кожи… Хорошо, только руки. А Джон обгорел страшно. И в уме повредился. Можно подумать, это я была виновата, что в «Илайн» врезалась яхта с ополоумевшим десантником. Психическая травма, да. Но главное, Джон не мог простить, что он едва не сгорел заживо, а я отделалась испугом. Да еще Рэль появился. Джон с первого дня, как узнал о нем, объявил меня потаскухой. Хотя у нас долго ничего не было, Рэль любил меня издалека, уважительно и не требовал близости. А Джон стал просто чудовищем. Больной, страдающий и жестокий человек. И вылечить его невозможно – ему нравится страдать и изводить других. Я сама с ним чуть не рехнулась. Если б не Рэль… Он поддерживал меня как мог. Утешал, в прямом смысле носил на руках, баюкал, как младенца. Пел колыбельные – настоящие, что когда-то мать пела ему и младшим сестрам. Считай, он спас меня дважды. И вот что получил в благодарность.
Юна умолкла, сердито сдвинув гладкие черные брови. Натуральный Джон Сильвер, которого я знал до сих пор. С трудом можно представить этого человека Юной-Вэл.
Она рубанула воздух ладонью, словно рассекая невидимые сети. Упрямо вскинула голову.
– Я понимала, что мечтаю увидеть Александра. Стремилась сюда не только из-за Птиц, но и ради него. Однако я была убеждена, что не люблю его нисколько. Потому что когда мы угодили к Чистильщикам, он заплатил за мою жизнь, а я – за его. Джим, это не передать – как они выпивают душу, отнимают твою любовь и самую способность любить. Александр иногда так смотрит… взгляд, от которого умираешь… Так вот у Чистильщиков в сто раз хуже. Точно крючьями выдирают внутренности. Мучительно вытягивают нечто, без чего ты не можешь жить. Проходишь через адскую боль и остаешься с пустой оболочкой. Никчемная скорлупа; сухой лист, который оторвался от ветки. Полетает и сгниет на земле… Чистильщики могут высосать досуха, а могут оставить человеку последнюю каплю и взять на службу. Станционным смотрителем или капитаном корабля. А меня выбросили, потому что я женщина и для службы им не гожусь.
Или потому, что слишком опасна, подумал я. Недаром Юна-Вэл – враг номер раз на борту.
– Мы с Александром пятнадцать лет не виделись, – продолжала она. – Не искали друг друга. Чистильщики отняли все, что нас связывало. У меня и мысли не возникло, что я могу снова в него влюбиться. И… и вот, – она беспомощно развела руками. – Это сильнее меня.
– Израэлю придется это пережить, – мягко сказал я.
– Рэль сильный человек, он переживет. Я не переживу. Мне отчаянно его жаль, а себя ощущаю такой подлой тварью… Когда поюн вопит: «Юна-Вэл – потаскуха!» – я чувствую, что он прав. Да еще ты на контурах, – ее губы дрогнули в улыбке. – Я боялась заодно и в тебя втрескаться.
– Не удалось?
– Бог миловал.
– Я огорчен.
Она засмеялась. Оборвала смех и отвернулась, утирая выступившие слезы.
– Джим, у меня никаких сил уже нет. Иди, займись чем-нибудь, пока Александр не прознал, что ты здесь.
Я сполз со стола, на котором гнездился.
– Нам осталось лететь всего ничего.
– Восемьдесят два стандартных часа. Мне столько не продержаться. Иди, – Юна-Вэл подтолкнула меня к выходу.
Я сделал шаг и обернулся.
– На борту – два десятка
– Дорогой мой Джим. – Юна-Вэл с насмешкой прищурилась. – Когда одна женщина чуть не погубила два десятка мужиков, вряд ли ее стоит спасать.
– Не согласен.
– Твое право. Но… Джим, послушай! – вскрикнула она во внезапной тревоге. – Ради бога, не сболтни лишнего.
– По-моему, я не из болтливых. Это ты мне рассказываешь свои тайны, а не…
– Ты не понимаешь. – У нее кровь отхлынула от лица, смуглый биопласт стал серым. – Джим, поверь: это очень серьезно. Я уже была женщиной на RF-корабле. Из-за меня уже дрались – Александр и первый помощник. Ты не представляешь, как страшно, когда первый помощник, ангел-хранитель… тот, к кому всегда идут за помощью, – когда он превращается в животное, в обезумевшего самца. Потому что уж если он стал таким, чего ждать от остальных? Они терпели, сжав зубы; он сломался первым… гнался за мной от кают до самой рубки, где был Александр и капитан корабля. Громкую связь отключили, чтоб я не могла звать на помощь. Я и не звала. Нечем было кричать, голос пропал. В рубку ввалилась полумертвая. А это RF-рейс, в рубку посторонним нельзя. Увидела экраны и рухнула на пороге. А следом мчится первый помощник. Здоровенный, матерый. Александр против него – что твой лисовин; такой же тонкий, легкий. Они сцепились, покатились через всю рубку. Капитан отволок меня в угол, ткнул в шею лучемет и держал, чтобы не сунулась разнимать. И сам разнимать не полез, даже не пытался криком образумить. Надеялся, что эти двое друг дружку покалечат, а я ему достанусь. Помощник Александра бы задушил, но Александр… Я только и видела, как у него в руке мелькнула железяка. Помощник остался лежать с проломленной башкой, а Александр вскочил и с той же самой железкой пошел на капитана. Тот с испугу мной прикрылся, стволом лучемета шею сверлит. Я думала: на спуск даванет. И то – пусть лучше убьют, чем… всей стаей… Но не убил. Александр забрал лучемет и отдал мне, и велел стрелять в любого, кто сунется ко мне в каюту. Однако стрелять не пришлось: вскоре за нами явились Чистильщики.
Она примолкла; лицо смягчилось и сделалось странно юным, как я уже видел, когда она умирала от свиста «Испаньолы».
– Джим, ради всего святого, не выдай меня. Уже и так четверо знают. А ведь Александр – капитан, корабль тянет из него переживаний больше, чем из всех, вместе взятых. Я боюсь, что «Испаньола» сведет экипаж с ума. Если меня растерзают… сдерут биопласт и… – Она запнулась, перевела дыхание. – Да черт со мной, я сама напросилась. Мне ребят жалко, их же превратят в убийц и кинут Чистильщикам.
Мне тоже было жаль ни в чем не повинный экипаж. И жаль мистера Смоллета, который рано или поздно узнает правду. Только где к тому времени будет Юна-Вэл? Ее было жаль больше всех.
– Послушай, – заговорил я, – ты врач. Ты разбираешься в RF и один раз уже все пережила. Так какого рожна снова поперла на борт?
– Я хотела быть с Александром, – прошептала она убито. – И надеялась уберечь Энглеланд от Птиц. И… Джим, ну оставь меня в покое, бога ради. – Она прошла к выключенным печам на стеллажах и уткнулась лбом в прозрачную дверцу.
Я внимательно посмотрел. Как есть Джон Сильвер, в котором невозможно разглядеть красивую женщину с луговыми глазами. На это никто не польстится, я уверен. Однако я тут же представил, как с нее срывают одежду и отдирают биопласт, оставляя кровавые следы на золотистой коже. Коли дойдет до такого… Не дойдет. Озверевшему экипажу придется иметь дело со мной, Рейнборо, мистером Эрроу, Хэндсом и с капитаном Смоллетом. А еще, может быть, с двумя техниками из «самозванцев» и с планет-стрелком. Итого девять человек, готовых защищать Юну-Вэл.
Или не готовых, пришла новая мысль. Всего несколько минут назад мне хотелось снять биопласт с ее рук и погладить ее настоящую кожу. Если невинное желание превратится в наваждение, в одержимость… Нет. Проклятый корабль, ты слышишь? Нет!
Я кинулся вон, бросился вверх по коридору. И через десяток шагов обнаружил, что чертовски устал. Ноги подгибались, сердце колотилось где-то в горле, дышать было нечем. Корабль-убийца нарочно стремится измотать до предела, чтобы проще было одолеть. Ну, еще поглядим, кто кого.