Зеркало королевы Мирабель
Шрифт:
— Сапоги, — Уилл вынырнул из-за закрывающей дверь шторы и замер. — Все в порядке?
Самоназванный друг был, возможно, еще хуже всех имеющихся проблем, хуже ноющей боли, от которой сводило судорогой руку, так, что Фламэ уцепился за него. И взял ядовито-шутливый тон.
— Это, по-твоему, сапоги, которые может носить начальник поискового отряда королевы?
— Они недостаточно черные? — шут поднес обсуждаемые предметы к глазам и изучил, почти сведя брови на переносице.
— Именно.
Мастер Уилл бросил сапоги на кресло.
— Довольствуйся тем, что есть — вот
Натянув обувь, сшитую из отменной мягкой кожи, Фламэ затянул шнуровку и качнулся с пятки на носок. Что ж, теперь только не хватало саржевого плаща на шерстяной подкладке, отороченного собольим мехом. Стражники Мирабель всегда по праву гордились своими плащами. И оставалось кое-что еще. Фламэ потеребил ухо, потом развернулся на каблуках, подбитых металлом, и вытряхнул на стол содержимое своей сумки. Страницы с баснями Мартиннеса Ольхи, немного денег, пустые флаконы, уже и не вспомнить от чего, какие-то ненужные мелкие безделушки. На самом дне лежала она, завернутая в лоскут шелка. Заинтригованный шут заглянул Фламэ через плечо.
— Серьга?
Фламэ кивнул.
— Та самая?
Музыкант обернулся, с тем, чтобы выразительно посмотреть на разговорчивого и любопытного шута. Мастер Уилл дернул уголком рта.
— Та самая, — кивнул Фламэ и откинул шелк.
Серьга была из белого золота, каплевидной формы, и снизу в нее был словно вплавлен кусочек кровавика, блестящий, если на него падал свет, ярче рубина. Поэтические и весьма мрачные легенды ходили о том, как удалось сделать такое чудо. Еще мрачнее были легенды о судьбе драгоценности. И Фламэ не нравилось быть частью этой легенды. Отвернувшись к зеркалу, музыкант взялся за ухо. Боль была жуткой. Кажется, даже выдирать ту же самую серьгу из уха было проще. По шее потекла кровь.
— Платок! — просипел Фламэ.
Мастер Уилл отвел в сторону его руку и аккуратно приложил к уху мягкий лоскут ткани. Прямо у лица музыканта качнулся подвешенный к запястью на шнурке медальончик с гравированной шишечкой чертополоха.
— По опыту знаю, что нам свойственно переоценивать собственные силы. Особенно, если нам уже исполнилось сорок. Как не крути, а в иных краях это уже старость.
Фламэ раздраженно фыркнул и отнял у него платок.
— Пойду, распоряжусь насчет лошадей, — шут изящно поклонился. — Оставляю тебя страдать и мучиться угрызениями совести. Пока ее не было, ты мне больше нравился.
Фламэ подавил желание запустить что-нибудь в спину шута и обессилено рухнул в кресло. Что ж, он первый мог согласиться, что еще вчера чувствовал себя куда лучше. С другой стороны, прежний наряд не означает прежних ошибок. Фламэ осторожно коснулся серьги, непривычно оттягивающей ухо. Было все еще больно, но это можно было стерпеть. Это как ноющая ладонь, которая все не желала заживать. Музыкант посмотрел на свежий бинт. Что ж, вполне достойное наказание для него: лишиться возможности играть на гитаре.
Сзади раздалось деликатное покашливание. Фламэ, застигнутый врасплох из-за мрачных мыслей и не услышавший шагов, поспешно обернулся. Ведьма окинула его быстрым взглядом и отвела глаза.
— Дайте руку.
— Все в порядке, — пробормотал Фламэ.
—
Ведьма стиснула его запястье холодными пальцами и, прикрыв глаза, зашевелила губами. Словно сестра в лечебнице, подсчитывающая пульс. Лицо ее озадаченно вытянулось.
— Ваша судьба…
— Что не так с моей судьбой? — безразлично поинтересовался Фламэ. — Виселица? Или добрый юнец Бенжамин даст мне меч, чтобы я мог умереть как — ха — воин?
Ведьма — Джинджер — склонилась к нему, обдавая полузабытым запахом полыни.
— Когда я первый раз коснулась вас там, на дороге, то увидела нечто ужасное. Нечто, затягивающее вас в водоворот чужих проблем. Теперь я вижу будущее. Если, конечно, вы будете осторожны.
— Я постараюсь, — пообещал Фламэ отодвигаясь.
— Я принесла перчатки. Часа два ушло на то, чтобы вспомнить, как это делается, — Джинджер с усмешкой качнула головой. — Я никудышная ведьма. В этих перчатках никто не увидит ваших бинтов. И в них должно быть тепло.
Фламэ коснулся мягкой черной шерсти, потянул на себя. Ведьма, так и не выпустив перчаток из рук, нагнулась еще ниже. Глаза у нее были орехово-карие, с золотистыми искрами, а взгляд прямой, одновременно напуганный, обещающий чего-то и чего-то ждущий. Резко выпрямившись, она отступила на шаг.
— Все ждут в Зале. Поклажа уже погружена на вьючных лошадей. Как и кры… леди Беатрис. Ждем только вас.
Резко развернувшись, она вышла. Фламэ дождался, пока потревоженная штора на двери прекратит колыхаться, и покинул комнату. В Зале было шумно, главным образом из-за грохота, издаваемого лордом Бенжамином. Молодой человек перебирал груду мечей, выбирая что-то себе по руке. Его секретарь проверял пружины трех небольших арбалетов. Словно на войну собрались. При звуке шагов — подковы на каблуках звенели — все обернулись к двери. Фламэ вздохнул. Что ж, этого и следовало ожидать. В воздухе повисло нечто, напоминающее грозовую тучу. Вот-вот должны были появиться молнии. Фламэ перешагнул порог и изящно поклонился, качнулась серьга в ухе, причиняя боль.
— Ваша светлость, благодарю за гостеприимство. И за эту одежду.
— Ничего-ничего… — пробормотала графиня и добавила, не вполне отчетливо, нечто вроде «надо было сделать это с самого начала». — Уилл проводит вас до переправы через Сегиль, а там до Королевского плевка рукой подать. Все готово.
— Как мы можем отблагодарить вас? — Бенжамин также поклонился, хотя ему, как отметил Фламэ, не хватало грациозности, которую приобретаешь, живя при дворе.
— В этом нет нужды, — улыбнулась леди Кэр. — Мы все делаем общее дело.
Собственные патетические слова явно позабавили графиню, по губам ее скользнула озорная улыбка.
— Впрочем, может быть, мессир Адмар споет? Я наслышана о его таланте.
— Я не пою без музыкального сопровождения, ваша светлость, — качнул головой Фламэ. — Я ужасно фальшивлю. А раненая рука не позволяет, к сожалению, взять гитару.
— Я подыграю тебе, — шут нахально похлопал его по плечу. И снова этот медальон.
— Что ж, тогда сыграем что-нибудь в мажорной тональности, — кивнул Фламэ, выдвинул стул и сел.