Зеркало королевы Мирабель
Шрифт:
Бенжамин выпрямился резко и крикнул своим зычным голосом:
— Всем собраться! И собрать леди Беатрису! С рассветом мы двинемся в столицу. Думаю, для тебя найдется в конюшне смирная лошадка, певец.
Фламэ побледнел слегка, но понадеялся, что в сумраке этого не видно.
— Милорд, мой путь лежит, прямо скажем, в противоположную сторону…
— Ты едешь с нами, — отрезал Бенжамин. — Если надо — силой повезу. Речь идет о жизни моей сестры.
Фламэ окинул молодого лорда задумчивым взглядом. Со временем — если доживет, конечно — юноша заслужит прозвание: Бенжамин Решительный, или — Непоколебимый. На худой конец: Бенжамин Принуждающий
— Хорошо, мой лорд. Как скажете, мой лорд. Я иду спать, мой лорд.
Поднявшись с кресла, музыкант, не оборачиваясь более, вышел из комнаты.
Все складывалось, по мнению Джинджер, как нельзя лучше. Лорд Бенжамин — этот нелепый увалень — собрался в столицу, а ей предложил ехать в качестве горничной для леди Беатрисы. Служанки отказались покидать Шеллоу-тон. Сама Джинджер, конечно, не собиралась становиться чьей-либо горничной, терпеть не могла унижаться, да и бледная немочная Беатриса ей не понравилась. Больше всего она походила на красавиц из романов, тех самых, из-за которых погибает добрая половина героев. Девы же, вплоть до конца, не проронят и слова. Леди Беатриса к тому же была погружена в себя, двигалась порой, как сомнамбула, или же наоборот, как в вечер накануне, рвалась вперед. Джинджер не могла бы поручиться, но, кажется, леди была околдована. С другой стороны, это было даже хорошо: зачарованные хлопот не доставляют.
На рассвете небольшой отряд собрался у конюшни. Леди, конечно же, усадили в повозку и закутали в два шерстяных одеяла. Последнее было не лишним, потому что зима успела сковать землю. Выпал снег, и кони нервно переступали, ломая окрепший за ночь ледок. Джинджер взобралась в седло и еще раз пересчитала отряд по головам. Бенжамин, конечно же, во главе, пылает праведным гневом и нетерпением. Возле него неотлучно присутствовал молочный брат. Секретарь (даже сказать: «секретарище») сопровождал свою леди. Последним из широких ворот конюшни вышел музыкант, мрачный, как туча. Его путешествие в столицу нисколько не радовало, был он весь какой-то нервный и злой. Взобравшись в седло, он неспешно потрусил следом за неповоротливой повозкой. Джинджер поспешила нагнать авангард отряда.
— Тетушка, надеюсь, не будет расстроена вашим отсутствием? — спросил Бенжамин.
Для Джинджер это было полной неожиданностью, потому что она уже успела позабыть о «тетушке». Пришлось придумывать оправдание на ходу, что вышло, естественно, весьма неуклюже.
— Тетушка, мой лорд, не слишком-то меня жалует. Мало кому хочется иметь в роду ведьму.
Бенжамин и Альбер с несколько излишним на взгляд Джинджер энтузиазмом кивнули.
— Я хотела у нее одолжить денег, чтобы добраться до столицы. Счастье, что я встретила вас.
В дальнейшем беседа заглохла, что не особенно расстроило Джинджер. Расспросы ее тяготили и пугали, всякий раз могло всплыть слишком много правды. Вся эта правда была, увы, не в ее пользу. Джинджер осадила лошадь с тем, чтобы оказаться в середине отряда, и принялась с важным видом осматривать небо. Пускай думают, что ведьма гадает по полету птиц, а ведьма пока что поразмышляет, благо есть над чем. А по птицам она так и не научилась предсказывать даже дождь.
В полдень, как раз пора было устраивать привал, на дорогу выехали переписчики. Фламэ почуял их давно, как почуял днем раньше слежку ведьмы, но до последнего надеялся, что это разбойники. На Сантогской дороге, ведущей от границы к столице,
Были они в королевских черных одеяниях и в доспехах. Последнее показалось музыканту странным и тревожным. К чему бы это слугам королевы, которых не рисковали трогать и самые отчаянные грабители, облачаться в тяжелый черненый панцирь; с чего бы подвешивать к седлу палицы, когда самым страшным оружием чиновников всегда был нож для бумаги? Фламэ пришпорил коня и поравнялся с ведьмой, которой явно было не по себе. Чего, интересно, боялась эта самозванка?
Повинуясь свистку, Бенжамин остановил отряд. Капитан переписчиков жестом приказал юному лорду спешиться и повернулся к своим спутникам. По этому движению, по посадке в седле, по повороту головы, замотанной шарфом, Фламэ узнал его. Лейтенант Суррэль, обзаведшийся за прошедшие годы капитанскими нашивками. Когда капитан снял шарф, Фламэ утвердился в своей догадке. А также в мрачной мысли, что перепись затеяна неспроста.
— Спешиться, — приказал Суррэль. — Всем.
Бенжамин и двое его «дружинников» спрыгнули незамедлительно. За ними, чуть помешкав, последовал Фламэ. Скатился с козел перепуганный возчик, наемный работник, взявшийся сопровождать отряд до столицы за пару золотых и не желающий никаких неприятностей. Только одна ведьма осталась в седле, но и она под тяжелым взглядом капитана сползла на мерзлую, звенящую под ногами землю. Суррэль подъехал ближе, вглядываясь в лица замерших на дороге путников.
За прошедшие годы капитан стал массивнее и, кажется, даже нагулял жирок, чего на службе у королевы Мирабель сделать было непросто. Суррэль славился всегда своей жестокостью, упорством и истовой преданностью. Королеву он боготворил, а значит, исполнял все ее приказы, не раздумывая. Он был, словом, преопаснейший фанатик, и Фламэ начал серьезно опасаться за свою жизнь. Ведьма тоже заметно занервничала, ей, видно, тоже было что скрывать. Что ж, если станет туго, будет на кого указать. Пока же музыкант прижался к крупу своей лошади, пряча лицо в тени, и ухватился за стремя.
— Кто такие? — строго спросил Суррэль, оглядывая отряд холодным цепким взглядом.
— Бенжамин из Тура, — ответил юный Лорд, демонстрируя медальон, — со свитой.
— Из какого такого Тура? — нахмурился капитан. — С северных границ?
— Да, господин, — ответил Бенжамин.
Следовало признать, что держался мальчик отменно. К переписчикам он относился с должным почтением и не поднимал глаз от дороги, где лед складывался в причудливые узоры.
— Запиши, — бросил кому-то Суррэль, подъезжая еще ближе.
Ему достаточно было сделать еще шаг, взглянуть в лицо бледного музыканта и велеть тому снять шляпу. Фламэ сделал вдох и выдох и крепко стиснул стремя. Все обойдется. Непременно.
— Что за свита? — спросил Суррэль, в упор глядя на лорда и его «дружинников». Все трое походили на дворню, в Двенадцатую ночь обрядившуюся в хозяйское платье, чтобы изобразить свиту Бобового короля.
— Мой оруженосец Альбер и мой секретарь Филипп, — ответил Бенжамин.
Суррэль проехал мимо Фламэ и ведьмы, с безупречным чутьем оставляя их напоследок, и указал на повозку, полностью игнорируя кучера, дрожащего от смертельного ужаса.