Зеркало королевы Мирабель
Шрифт:
Вьюга становилась все злее, весь мир запорошило снегом. Гадать было невмоготу. Пальцы Фламэ разжались, и Джинджер повалилась в снег. А в сугробе было тепло. Юная ведьма никогда больше не хотела покидать его. Она свернулась калачиком, подтянув колени к груди, и закрыла глаза. Издали сквозь плотную белую подушку до нее доносились голоса. Они, вроде бы, даже звали ее. Джинджер! Джинджер! Ведьма не желала опять подниматься и раз за разом бороться со стихией. Куда проще и приятнее уснуть здесь.
Голос звал и звал ее, но Джинджер не отозвалась и словом. Вьюга убаюкала
Глава двадцать вторая
— Джинджер! — чьи-то руки принялись выкапывать девушку, не вняв ее молчаливой просьбе оставить, наконец, в покое. — Джинджер! Не смей засыпать, слышишь!
— Фламэ… — пробормотала ведьма потрескавшимися от мороза губами.
— Девочка моя!
Фламэ вытащил ее из-под снеговой толщи, прижал к себе и укутал своим саржевым плащом. Зачем? Здесь же так холодно, а там, во сне ей было тепло и уютно.
— Фламэ… — протестующе пробормотала Джинджер.
Верно. Фламэ. Она не одна. С ней Фламэ, имперец и сестрица Цинаммон. Да и вообще, не рановато ли помирать?
— Надо срочно найти укрытие, — музыкант поднял девушку на ноги. — Сможешь сделать хоть что-то с метелью?
— Как?! — просипела Джинджер. Голос ее не слушался.
— Как землетрясение устроить, так ты первая! — фыркнул Фламэ и стянул перчатки. — Надевай, пока руки не отморозила. И пошли.
Дальше двинулись очень медленно, то и дело перекликаясь с ГэльСиньяком. Метель и не думала ослабнуть, и вскоре Джинджер затосковала по своему сугробу. Уснуть, как сказал один усмахтский поэт, и видеть сны.
Джинджер попыталась прибегнуть к колдовству. Однако она слишком замерзла и почти не могла думать, да и вьюга была ей явно не по зубам. Каждый новый порыв ветра норовил уложить ее в сугроб, на котором начала уже образовываться тонкая корочка наста. Падать будет больно.
Джинджер начала молиться, чтобы только этого не произошло. Хотя, не малейшего представления не имела — кому. Мать никогда к ней не прислушивалась, а Господь за нее не отвечал. Да и услышит в такую погоду только Насмешник, навостривший уши. Тогда Джинджер взмолилась ветрам, схлестнувшимся у нее над головой, впрочем, безо всякой надежды.
Буря улеглась. Только редкие снежинки слетали вниз, плавно паря в воздухе. Небо очистилось, и стала видна почти полная, лишь будто надкушенная с одного края луна. Снежные сугробы заискрились серебром. Легкий ветерок, словно прощаясь, коснулся щеки и улетел прочь, метя поземку, но и она скоро осела.
— Не может быть… — пробормотала Джинджер и обмякла. Из нее словно выжали все силы до последней капли.
Фламэ поднял ее на ноги и усадил в седло, продолжая удерживать за талию.
— Вот, можешь ведь… — непонятно, чего в его голосе было больше: удивления, восхищения или опаски.
— Это не я, — еле слышно шепнула ведьма, голос отказал ей.
— Эй, взгляните сюда! — окрик ГэльСиньяка заставил осыпаться снег с веток. Он выглянул из-за деревьев, размахивая рукой.
Фламэ
Внутри было холодно, и бревенчатые стены покрылись инеем, но вновь поднявшийся морозный ветер погнал путников в избу. Впрочем, когда в очаге заплясало пламя, стало даже уютно. Джинджер трясущимися руками расстегнула и сняла продубевший плащ и опустилась на колени перед огнем. Фламэ накинул ей на плечи одеяло, прибавленное к поклаже предусмотрительным шутом.
— Ты как?
Ведьма посмотрела на огонь сквозь пальцы, казавшиеся слепленными из воска, и честно призналась:
— Мне страшно. Я не понимаю, что происходит. По всему выходит, что ветер меня послушался. Но такого просто быть не может. Ведьмы не умеют ничего подобного. Это же не просто тучи согнать.
— Вообще-то, — с усмешкой заметил Фламэ, — я спрашивал, согрелась ли ты.
— Да. Прости. Согрелась.
Джинджер опустила руки на колени и уставилась на огонь. Но пламя ничего ей не сказало ни о будущем, ни о ней самой. Сначала случай на болотах, потом ворота Фрэйни, затем видение, ветры, теперь еще усмиренная метель. Ведьма бесконечно запуталась. Ей было действительно страшно, потому что происходило нечто необъяснимое, лежащее далеко за пределами ее понимания. Впрочем, юная гадалка первой готова была признать, насколько близки ее горизонты и насколько мал известный ей мир. Она попыталась хотя бы вспомнить, что за будущее увидела тогда, на дороге в Шеллоу-тон. Она коснулась запястья, но пальцы слишком сильно дрожали.
— Выпей, — Фрида сунула ей в руки теплую кружку.
— Что? — просипела Джинджер.
— Имбирная настойка. И кое-какие особые травки. Чтобы ты не простудилась, сестрица.
Джинджер сделала глоток и тотчас же закашлялась. Настойка была, по меньшей мере, на целом корне имбиря, да и травки в самом деле оказались особые.
— Осторожнее, — Фрида похлопала ее по плечу и отошла к мужу.
Джинджер маленькими глотками допила настой, стараясь думать об этом драконьем огне, как о лекарстве, потом закуталась в плащ, свернулась калачиком и закрыла глаза.
Избушку освещало только пламя очага. Фламэ старался держаться поближе к нему. Теплые волны овевали лицо. То и дело разминая изрядно окоченевшие сегодня пальцы, он тихо перебирал струны. Гитара отзывалась нежным звоном. Музыканта не покидало тягостное чувство, что скоро они расстанутся навсегда. Как расстаться с жизнью, он неплохо представлял, хотя и был против такого исхода. Но вот как расстаться с гитарой… Уж лучше умереть. Потому что Фламэ просто не представлял, что тогда ему делать.