Жара в Архангельске-2
Шрифт:
Горько было Оливе вспоминать все эти подробности, но ещё горше были другие воспоминания, закулисные — отвратительные и грязные воспоминания о сексе с Салтыковым, с единственным мужчиной за всю её жизнь. Олива вспомнила, как безжалостно он выёбывал её во все дыры этой зимой, она кричала от боли, а он, намучив её, распластывал её голой на постели, дрочил над ней, не обращая внимания на её мольбы и слёзы, поливал её грудь спермой, а Олива, сжав зубы, тряслась в истерике, корчась от омерзения и рыдая от боли и унижения. Каждой ночи ждала она со страхом и трепетом перед новой болью, новыми унижениями, и лишь потому что любила Салтыкова больше жизни, позволяла ему вытворять с собой все эти мерзости. Она любила целовать его глаза, смотреть без отрыва на его профиль, она сходила с ума от его запаха, но не могла побороть в себе отвращение к половым органам; её буквально выворачивало наизнанку, когда она видела над собой его хуй, а когда он брал её руку и клал себе
Олива встала и, глотая слёзы, села за компьютер. Уж больше не хотелось ей писать в ЖЖ, который она вела аж с 2005 года — ведь теперь больше писать было не о чем, кроме как о своей раздавленной и загубленной жизни. А это ведь никому уже не интересно, кроме неё одной…
«…А занавес давно опущен, и зрительный зал пуст. Финал этого пустого кино был ясен всем уже давно. Всем — кроме актрисы. Хотя она тоже знала. Но тем не менее доигрывала свою никчёмную роль перед пустым залом».
«Вся наша роль — моя лишь роль…
Я проиграла в ней жестоко…
Вся наша боль — моя лишь боль…
Но сколько боли…
Сколько…
Сколько…»
«А может, её уже и нет, боли-то этой? Осталось лишь воспоминание о ней. Да шрамы, которые никогда уже не заживут…»
«…А я просто несчастная женщина, сама себя загнавшая в тупик в погоне за Синей птицей. А её нет, птицы-то этой. Нет, и в природе не существует.
А может, я и есть та самая птица, попавшая в руки жестоких людей. Птица, которую долго мучили, прежде чем уничтожить. Птица, которой сначала оторвали лапы. Потом подрезали крылья. А потом переломили хребет».
Гл. 4. Скелет в шкафу
Огуречный рассол в стакане, вытянутый Оливой во время святочных гаданий в Архангельске, не только ей одной дал о себе знать. Пока она лила слёзы у себя в Москве по поводу своей неудавшейся судьбы, у многих её друзей началась в этом году какая-то повальная непруха в жизни.
Гладиатор, сдав зимнюю сессию, опять возобновил свои тренировки, при том что ухитрялся ещё и работать на двух работах. После разрыва с Волковой он с головой ушёл в учёбу, в спорт, в зарабатывание денег, и взял на себя так много дел, что у него и минутки не оставалось свободной. Постоянная занятость, конечно, избавляла его от переживаний и скрадывала пустоту личной жизни, но в то же время она сильно выматывала его. Было трудно, иногда просто хотелось всё бросить к чёртовой бабушке, но не зря же Гладиатор носил такое громкое имя — оно просто обязывало его ни в коем случае не сдаваться и бороться до последнего. И он, сцепив зубы, боролся, несмотря на то, что спал от силы четыре часа в сутки и буквально валился с ног от чрезмерного напряжения и усталости. Олива часто говорила ему, что его беда в том, что он сам создаёт себе трудности, ставя перед собою ложные цели, которые в итоге не оправдывают затраченных средств. Но Гладиатор стоял на своём крепко — недаром же железный Арнольд с детства был его кумиром. Только переоценил он свои силы, свои возможности — ведь даже машина при чрезмерной эксплуатации даёт сбои, что уж говорить о живом человеке. Гладиатор не высыпался, из-за перегрузки не всегда справлялся со всеми своими делами, и поэтому стал нервным, дёрганным, злым как цербер. Проблемы нарастали как снежный ком, он боролся и устранял одни — тут же возникали другие. Он бесился на жизнь за то, что она так мордует его, а того не сознавал, что проблема-то у него лишь одна, и лежит она внутри него самого.
Не всё гладко было и у Кузьки. Целый месяц он ходатайствовал по поводу возмещения средств на новый движок для портала Агтустуд. В конце концов, после всех этих нервотрёпок и многочисленных обиваний порогов, ему таки удалось добиться своего — так и тут незадача: портал всё равно безвозвратно умер — никто уже не интересовался форумом, не создавал новых тем, не дискутировал, как в былые времена. Лишь два-три человека ещё копошились еле-еле на форуме, как редкие муравьи на кучке пепла от сгоревшего муравейника. Несмотря на все старания Кузьки улучшить портал,
Главный же редактор Агтустуда, Тассадар, вообще перестал заниматься сайтом — ему было не до этого: крепко поджимала учёба. Он завалил зимнюю сессию, и теперь особенно остро встал вопрос о его отчислении из университета. Отчисление грозило армией, он знал это, но тем не менее просто н е м о г заставить себя учить то, что абсолютно не интересовало его. Результат не заставил себя долго ждать: по окончании сессии он моментально вылетел из университета и исчез с горизонта в неизвестном направлении.
Хреново было и Денису, несмотря на то, что с учёбой у него, в отличие от Тассадара, был полный порядок. У него была беда иного рода: девушку, которую он любил ещё со школьной скамьи, родители внезапно увезли в США, и он разом потерял с нею все связи. Сначала он даже не понял, как это произошло, что вот ещё вчера она была рядом с ним, а сегодня её уж нет, и вероятно никогда не будет уже. Олива сначала предлагала пробить её в интернете, но попытки эти успехом не увенчались, и Денису уж ничего более не осталось, кроме как смириться.
Неладно было и в семействе Негодяевых. У Сани опять начались проблемы со здоровьем, а Дима как влез с Нового года в депрессию, так из неё и не вылезал. Диплом он защитил ещё в ноябре месяце, но на работу по специальности так и не устроился, и теперь совершенно не знал, что с собой делать и куда себя девать. Осложняло ситуацию и то, что он поругался с отцом, и теперь ему грозила армия. Была ко всему прочему ещё одна проблема, мешавшая Диме спать спокойно. Проблема это была — Аня.
Вот уже третий месяц пошёл с тех пор, как он видел её в последний раз. Признаться, его очень смутил её приход, он не знал, как себя с ней вести, что делать, что говорить. Что-то стыдное казалось Диме в этой истории с Аней, и он старался о ней не думать, тем более, уж он-то знал, что за этим всем стоит, от чего испытывал ещё большую неловкость. Сказать по правде, она ему совсем не нравилась — Дима считал, что эта девушка вобрала в себя самое худшее, что только может быть в москвичках. Его раздражало в ней всё: то, как она себя ведёт, то, как она говорит, особенно её «акающий» московский акцент — это «ааа» его просто вымораживало. Дима видел, что Аня старается ему понравиться, и чем больше она старалась, тем больше негатива вызывала к себе с его стороны. Тем более, Салтыков так умел одним словом всё опошлить и обгадить, что тонкая натура Димы не выдерживала этого. До сих пор он не мог не краснеть при воспоминании о том, что сказал Салтыков, когда приехал из Москвы после ноябрьских праздников: «Димас, Анго просила передать тебе привет и поцелуй в одно место». И хотя и Майкл, и Олива были свидетелями того, что Аня просила просто поцеловать от неё Диму, без всякого там «одного места», Салтыков сделал своё поганое дело: после такого ведь любой нормальный парень сделал бы финт ушами, не говоря уже о таком неискушённом товарище, как Дима Негодяев.
Да, невесело жилось архангельским друзьям Оливы: у каждого были свои проблемы, свой «скелет в шкафу». Пожалуй, только Салтыкову, как ни странно, жилось лучше всех: халтуры у него шли как по маслу, «материальными трудностями», коими он оперировал перед Оливой в доводах, что сейчас они не могут жить вместе, даже и не пахло — недавно он приобрёл себе новую навороченную мобилу за тридцать штук, и собирался ещё отправиться отдыхать на Средиземное море. История с москвичками уже отошла в небытие; про Оливу он уж и думать забыл, а когда он понял, что и от Ани ему теперь ничего уже не обломится, не говоря уже о Насте, ему ничего не оставалось, как забить на всю эту авантюру с Москвой. А поскольку вся эта история была для Салтыкова не более как очередное приключение, эпизод — ему и забыть-то про всё это было раз плюнуть. Тем более, в Архангельске ему для секса и своих баб хватало.
А Олива всё ещё не могла прийти в себя от этого удара. Тяжело ей пришлось пережить это одной, без поддержки друзей, которых так достали её вечные стенания, что они уже всеми правдами и неправдами начали избегать общения с ней. Олива знала, что все они по-прежнему хорошо общаются с Салтыковым, и никому из них даже в голову не пришло не то, что разобраться с ним по-мужски, а и даже сказать ему в лицо: «Салтыков, ты — подонок». Не только основной «костяк» Салтыкова — Майкл, Негод, Мочалыч, Райдер, а и все остальные: Гладиатор, Флудман, Хром Вайт, Макс Капалин и даже Кузька предпочли скорее отвернуться от Оливы, чем от Салтыкова.