Жара в Архангельске-2
Шрифт:
— Ты была права…
— А теперь-то что? Что теперь мне делать, ты подумал? Ты не подумал обо мне, ты удовлетворял лишь свои прихоти, обманул меня, предал…
— Я тебя не предал. Я просил всего лишь подождать с переездом, только и всего.
— Только и всего! А то, что ты мне изменил — это как?!
— Мелкий, я умоляю, не надо об этом…
— Нет, надо! Когда у тебя в последний раз был секс?
— Я не помню, мелкий…
— Врёшь! — крикнула Олива, — Этого нельзя не помнить!
— Мелкий, ну зачем говорить об этом…
— Как это зачем?! Я имею право знать!!!
Салтыков заметил,
«Ладно, взял ноту — тяни её до конца, — промелькнуло у него в голове, — А там посмотрим…»
— Мелкий, — произнёс Салтыков, теряя почву под ногами, — Ты прости, что я тебе изменил. Прости, мелкий. Я ведь любил только тебя, и до сих пор люблю. То был всего лишь физиологический инстинкт, который я не сумел обуздать, и за это я прошу у тебя прощения, потому что знаю, как ты к этому относишься…
Поколебавшись немного и, видя, что его слова требуют подкрепления действием, Салтыков, с трудом поборов свою отчуждённость и нежелание делать это, обнял Оливу и поцеловал. На тот момент она не заметила, каких трудов ему это стоило, она поняла это гораздо позже… А тогда она мгновенно растаяла как сливочное масло и сама прильнула к нему.
— Всё прощаю тебя и прощаю — устала уже…
Никки с Ярпеном стояли около высотки и смотрели, как на площади Олива разбиралась с Салтыковым. Увидев, что они вдруг обнялись и начали целоваться, Никки аж всплеснула руками.
— Вот тебе и раз… — озадаченно произнёс Ярпен.
— Дурочка, — сказала Никки, — Наверно этот Салт опять ей лапши на уши навешал, а она поверила! Её дело, конечно… Но мне это, честно говоря, совсем не нравится.
— Мне тоже, — упавшим голосом произнёс Ярпен.
— Ну что ж, раз они помирились, то нам тут больше делать нечего…
— Я тоже так думаю, — сказал Ярпен, — Пойдём домой.
Гл. 37. Глупый мелкий
На площади перед высоткой была установлена видеокамера, посредством которой можно было наблюдать через интернет всё, что делается на главной площади города. Молодые пацаны и девчонки, знавшие о наличии этой камеры перед высоткой, частенько останавливались там, когда гуляли, и ради прикола звонили друзьям и при этом прыгали и махали руками перед камерой — эй, ага, вот они мы, посмотри на нас на сайте, видишь? Но, впрочем, эта игрушка быстро надоедала, и ребята, позабавившись так раз-другой, уже
В этот предвечерний летний час, когда люди, недавно вернувшиеся с работы, ужинали у себя дома, площадь перед высоткой была почти пустынна. И если в этот момент кто-нибудь от скуки сидел у компьютера на сайте мэрии Архангельска и смотрел видеотрансляцию площади, то, скорее всего, не увидел там ничего интересного, кроме одной-единственной целующейся парочки, стоящей аккурат напротив камеры. И, скорее всего, мысли тех, кто это видел, разошлись в двух направлениях: те, кто не знал, что за парень с девушкой там целуются, думали: «Ох уж эти влюблённые парочки! Тоже, нашли место, где лизаться!» А те, кому эта парочка была знакома, думали примерно так: «Эх, Салтыков, Салтыков…»
Салтыков, бесстрастно и оттого, наверно, так нежно как никогда, поцеловал Оливу в губы и, отстранившись, провёл рукой по её пышным волосам.
— Какие у тебя классные волосы, я помню, как я любил ими играть тем летом… Как я был в тебя тогда влюблён…
— А теперь что — уже не влюблён?
«Йоупт!» — мысленно произнёс Салтыков, возводя очи к небу. Случись же так некстати эта оговорка по Фрейду! Но надо было быстро спасать положение.
— Мелкий, поехали со мной жить в Питер! — выпалил он, очевидно, не думая над тем, что говорит — надо было говорить хоть что-то, — Поехали, мелкий. Там больше возможностей…
— Ну и что? — скривилась Олива, — Что я там забыла? Здесь у меня все друзья, а в Питере только Майкл…
— И Макс Капалин, не забывай.
— Нуу, Макс Капалин…
— Вот видишь, ты не хочешь…
— Я этого не сказала! Мне всё равно, где жить. Только ведь ты обманешь, как тогда…
— Вот видишь, ты мне не веришь…
— А разве можно тебе верить? Ты же не говоришь — когда, как, каким образом. Ты говоришь абстрактно — поехали в Питер, и всё! Как тогда сказал — я на тебе женюсь. А когда женишься — через тридцать лет, когда умрёт первая жена, оставив тебе троих детей?
— Ну вот, мелкий, опять начинаешь…
— Потому что ты меня не любишь!
«О Господи, за что мне всё это…» — промелькнуло голове у Салтыкова.
— Я люблю тебя, мелкий, — машинально сказал он и опять холодно поцеловал. Олива чувствовала, что он делает это через силу, но ей не хватало его как воздуха, и она как сумасшедшая обняла его.
— Пойдём, мелкий, наверх… — Салтыков попытался высвободиться из её объятий.
Оливе не хотелось подниматься к нему в офис, но она как раба пошла за своим хозяином. Он опять не спрашивал её, хочет она что-либо или не хочет — он лишь приказывал, а она подчинялась. Всё вернулось на круги своя, как и полгода, и год тому назад.
— Сейчас у нас АГП вконец разваливается, — сказал Салтыков, — Нет средств для финансирования. Ты знаешь, сколько я сейчас официально получаю? Семь тысяч рублей! У нас из-за этого половина народу поувольнялось…
В рабочем кабинете Салтыкова уже никого не было — все сотрудники давным-давно ушли. Олива огляделась по сторонам: офисная мебель была новой, как и компьютеры.
— Однако не так уж вы и бедствуете, как ты говоришь, — заметила Олива, — Вот у меня на работе бедствовали — так все стулья были продраны, хуже чем на помойке…