Жара в Архангельске-2
Шрифт:
В дверь позвонили — ввалились Флудман с Хром Вайтом.
— Ну что, бухаем?
— Бухаем! — отвечала Олива, и все просочились на кухню.
Между тем, с работы вернулся Даниил и, услышав смех и весёлые голоса, доносящиеся из кухни, направился туда и с любопытством остановился на пороге.
— …А я ему говорю: «Ах ты пошёл?! Щас ты у меня пойдёшь!!!» — рассказывала Олива, стоя посреди кухни, — И как начала его по морде хуярить! Вот так: дщ, дщ, дщ, дщ!!! — показала она, как мельница молотя руками в воздухе, — Потом ногой его по яйцам — хуяк!!! — она махнула ногой
— Да тише ты, разбуянилась, — Никки подняла с пола сковородку.
— А он что? — полюбопытствовал Флудман.
— А что он? Он опешил, — отвечала Олива, — Вот так скрючился, скукожился, и попятился раком! — заключила она, смешно изображая, как Салтыков пятился раком назад, изворачиваясь и закрывая руками лицо и гениталии.
— Уа-ха-ха-ха-ха!!! — грянул за столом дружный смех.
— Это о чём это вы? — поинтересовался Даниил.
— Да Олива рассказывает, как она Салта сегодня отпиздила, — пояснил Флудман.
— Ну и глупо! — резко обрубил только что подошедший к ребятам Кузька, — Чем гордишься-то? Тем, что не умеешь красиво уходить?
В кухне воцарилась недоуменная тишина.
— Дуростью своей гордишься? Дикостью своей, невоспитанностью? — продолжал Кузька, — Грубо, Оля. Грубо, а, главное — неубедительно.
Олива молча села на табуретку как пришибленная. Слова Кузьки разом сбили с неё всю спесь.
— Пойдём, Кроша, спать, — сказал Кузька, обращаясь к Никки, — Я извиняюсь, господа, но время уже позднее, а мне завтра вставать в пять утра.
Ночью Олива долго не могла уснуть. Она лежала на кровати между Ярпеном и Даниилом и молча слушала их диспуты между собой.
— Ну как тебе на новой работе? — поинтересовался Ярпен у Даниила.
— Да как может быть на работе, — нехотя отвечал тот, — Два дня проработал, и уже надоело…
— А чего бы ты хотел?
— Чего бы я хотел? Свободы, наверное…
— От чего?
— От всего.
— Ну а цель у тебя в жизни есть? — спросил Ярпен, приподнявшись на локте.
— Нет у меня цели. Я просто живу. И ни во что не верю.
— Но верить-то надо во что-то? Иначе зачем жить…
— Ну вот я тем не менее ни во что не верю. Зачем? — сказал Даниил.
— Иногда вера может сыграть с нами злую шутку, — не без грусти добавила Олива.
— Вот-вот…
У Оливы запикал телефон — пришла смска от Майкла:
— Что это у вас там за комедия с Салтыковым? — спросил он.
«Набрехал уже…» — с неудовольствием подумала Олива и написала ответ:
— Да там, я ему по роже пару раз стукнула… Ерунда в общем…
— А за что ты его избила?
— Как за что?! За всё хорошее, — ответила она, — Или он не заслужил?
Майкл не ответил — видимо, кончились деньги на телефоне, а может, и отвечать было нечего. Зачем говорить то, что и так понятно…
Олива оглянулась на своих соседей по постели — Ярпен уже заснул, а Даниил и сам не спал, и ей не давал.
— Если ты будешь мешать мне спать, как и в прошлый раз, я тебя выгоню! — пригрозила Олива.
Даниил, глядя на неё своими
А Олива лежала, чувствовала на себе объятия Даниила, но не испытывала к нему уже абсолютно ничего. За полтора года он сильно изменился, стал ещё красивее. Но её уже не трогала эта его красота, он был как манекен, неживой. Всё, что было когда-то связано с этим человеком — прогулки по залитой солнцем набережной, поцелуи на крыше лампового завода, стихи, посвящённые ему, зимние отчаянные путешествия к нему по ночной заснеженной тундре, объятия на Кузнечевском мосту — всё это кануло в Лету, посерело и стушевалось. Всё вытеснил Салтыков, всё стёр и разрушил.
Даниил взял в ладони лицо Оливы, поцеловал её в губы. Она закрыла глаза. Нет, не Даниила видела она перед собой сейчас — перед её глазами стояло лицо Салтыкова, его равнодушный, холодный взгляд…
— Отпусти грустные мысли, — прошептал Даниил, гладя её по волосам.
Олива молча уткнулась лицом в подушку.
Дождавшись, когда он, наконец, заснул (или сделал вид, что заснул), Олива тихонько вылезла из постели и на цыпочках, босиком вышла в коридор. Вышла она туда без какой-либо цели, но и спать в своей комнате она не могла.
«Глупо, глупо… — стучало в её голове, — Действительно, чем горжусь? За что я его избила? Может, он и не виноват вовсе, а я его избила… Вместо того, чтобы попытаться понять человека, как дура с кулаками на него набросилась… И как теперь это всё исправить?..»
«Никак», — пришёл ответ ей откуда-то изнутри.
«Но что же делать? Я не могу смириться с тем, что я его потеряла, — продолжала она думать, — Буду сидеть у него под дверью как собака, сутки, двое — сколько угодно, хоть целую вечность буду там сидеть, до тех пор, пока он меня не простит…»
Приняв такое решение, Олива хотела было привести план в исполнение сейчас же, но голоса из Никкиной спальни заставили её остановиться.
«Чёрт! Не спят… — промелькнуло в её голове, — А интересно, о чём они разговаривают? Вдруг и меня касается…»
И Олива, бесшумно подкравшись к спальне, приникла ухом к двери и стала слушать.
— Ты — чудо, настоящее чудо, — нежно говорил Кузька, целуя Никкины руки, — Знаешь, я как подумаю, что было бы, если б я не встретил тебя… Даже страшно становится…
— А ты в первую встречу даже не заметил меня, — грустно сказала Никки, — Только на Олю и смотрел…
— Я же не знал тогда тебя, твой внутренний мир, твои душевные качества, — ответил Кузька, — Олива по сравнению с тобой — просто пустой фантик от конфеты. Кстати, я удивляюсь, на чём же вы сошлись — вы же абсолютно разные…
— А в чём мы разные?
— Во всём. Ну, как тебе это объяснить… У неё ум поверхностный, а у тебя глубокий. Ты — как тёплый домашний огонёк, а она — как вот этот месяц за окном: не холодит и не греет. Да, она может привлечь, очаровать — но только на первое время, а что потом? Я вот лежу с тобой, и мне уютно, мне комфортно, тепло и хорошо. А с ней — стрёмно, как на вулкане: никогда не знаешь, чего от неё ждать. Я прекрасно понимаю, почему Салт от неё сбежал…