Жажду — дайте воды
Шрифт:
«Восплачьте горе мое…»
Сегодня двадцать четвертое декабря. Через четыре дня мне исполнится двадцать один. Записи мои, восплачьте горе!
В санях стоит командир полка.
— Ну, братцы, как вы?
Я подошел к нему с докладом. Он удержал меня:
— Не надо. Перед нами немецкий город Инстенбург, потом Прейсиш-Эйлау… Вот так-то!..
Но я хотел сказать ему совсем не то. Я хотел сказать: «Наша Шура!..»
Немцы
Короткий зимний день угас. Моя рота открыла минометный огонь по населенному пункту. Нам ответили пулеметы противника. Мы пустили в ход автоматы и три ручных пулемета. Сахнов одну за другой кидает гранаты…
Вскоре враг был вышиблен из деревни.
Дома и здесь отстоят друг от друга довольно далеко. Они тоже добротные. Трехскатные крыши. Массивные ворота.
Я, Сахнов и связисты вошли в первый дом. Ни живой души. С пистолетом в руках иду впереди, Сахнов светит мне фонариком.
В доме пусто. Изразцовая печь еще теплая, молоко в чашке, на столе, тоже. Спускающаяся с потолка керосиновая лампа светит желтоватым пламенем. Лицо Сахнова желтое, и голос тоже словно бы желтый:
— Что скажете?..
Я понимаю: это он спрашивает, не поджечь ли дом.
Дом Сахнов не поджег.
Мои люди откуда-то извлекли груду мясных консервов. В этом доме тоже была богоматерь и тоже висел на стене портрет фюрера.
— А, вот ты где! — Сахнов сорвал его со стены, бросил под ноги. — Мать твою!..
Я назначил часовых на ночь. Все остальные собрались в том самом доме, куда мы вошли с Сахновым и связистами. Сюда ребята снесли снедь из нескольких домов, и мы закатили ужин. Нашлись и свечи. Я велел зажечь их побольше. После Шуры очень страшусь темноты.
Стол ломился. Чего тут только нет!.. Шампанское — французское, водка — голландская. Лусеген и Мушег приготовили шашлык из телятины. Я поднял бокал:
— Помянем погибших!
Солдат-литовец Элкснитес сыграл на рояле марш из Третьей симфонии Бетховена. При этом он все что-то говорил, хотел показать мне свое знание немецкого, но кто его поймет; немцев тут — только редкие убитые гитлеровцы на улицах.
Я опять наполнил бокал:
— Памяти Шуры!..
Элкснитес сыграл еще.
Сегодня двадцать восьмое декабря. Мне двадцать один год, люди. В записях моих смерть.
Морозы усилились. Но мы больше не мерзнем.
Ночь. Сон валит с ног. Сахнов завел меня в какой-то кирпичный домишко — хоть чуть поспать. Сам он пошел раздобыть спирту или масла для коптилки. Я приткнулся в первом же темном углу
Разбудил меня Сахнов:
— Вставайте, тут мертвецкая.
Он держит свечу. Под ее желтым светом я разглядел, что спал на закоченевших трупах. Их тут много. К ногам привязаны дощечки с именами и фамилиями.
Я заорал диким голосом:
— Куда ты меня затащил?!
Сахнов только руками развел.
— Темно было, не разглядел. Везде темно…
Он нагрел мне воды, я прямо в снегу выкупался, только бы избавиться от запаха мертвечины.
На рассвете начался бой, и я забыл о страшной ночи с мертвецами.
Мы взяли пленных. Шестьдесят четыре гитлеровца. Измученные, злые. Дрожат от холода. На нас смотрят волком.
— Вот вам и капут, — говорю я.
— O, ja, — вздохнул один из них, — капут!
— Свиньи! — взъярился Сахнов. — Даже своих мертвецов не хороните. Все везде испоганили.
— O, ja…
Один из пленных вдруг завалился набок. Ранен. Сахнов перевязал его. Дал попить…
— Бог с тобой, живи. Теперь-то уж нечего помирать…
Сахнов уложил его в нашу санитарную повозку и отправил в тыл.
Мы с Элкснитесом обходим вновь занятую деревню. Зашли в кирху. Тут много женщин и детей, и только кое-где в толпе видим несколько стариков. Все молятся. Увидев нас, отворачиваются к стенам.
Я через Элкснитеса здороваюсь с ними. Никто не отвечает.
У входа рядом со взрослыми сидит мальчуган лет четырех. Он смотрит на меня и улыбается. Я снова поздоровался.
Молчание.
— Что вы здесь собрались? Расходитесь по домам.
Молчание.
— Не хотите отвечать?
Молчание. Только вздохи слышны.
Кто-то проговорил наконец:
— Не мучайте нас. Сожгите скорее, и да вознесемся мы к Иисусу Христу, спасителю нашему.
— Вон что! — озлился я. — Вы, как вижу, очень умны, господин. Хотите, чтоб и мы уподобились зверям, надеетесь, легче будет ответ держать перед вашим спасителем? Это вы сжигали, вешали, душили, убивали младенцев, терзали женщин и стариков. У нас иная цель. Подымайтесь-ка да расходитесь по домам. Не то конфискуем все ваше имущество в качестве военных трофеев.
Светловолосый малыш потянулся ручонкой к звезде на моей пряжке.
— Не трогай. Он съест тебя! — крикнула ему мать.
Элкснитес перевел:
— Фрау, мы не собираемся учиться у вас зверствам. У меня есть право на месть. Ведь ваш Христос проповедует: око за око, зуб за зуб. По этой заповеди я мог бы за то, что ваши сделали с моей Шурой, сжечь вас всех в этом храме. Но, как видите, мы не следуем вашим заповедям! — И, повернувшись к толпе, я громко добавил: — Приказываю всем разойтись по домам!..