Жаждущая земля. Три дня в августе

Бубнис Витаутас Юргис Казевич

— Поше-ол! — щелкает он кнутом. — За пенек не задень! — говорит, обернувшись, Анеле.

— Ты за своим концом смотри!

— Увидишь! — смеется Андрюс; Анеле — молодчина, к какой работе ни приставишь, сладит.

Андрюс дергает вожжи, объезжает пенек и оглядывается через плечо на Анеле. Та всем телом наваливается на жерди, волок уходит в сторону, и бревна аккуратно проходят мимо пенька.

— Чего один приехал?

— Это я-то?

— Может, я?

— А с кем прикажешь

ехать?

Фыркнув, Анеле снова налегает на жерди.

— Одному нехорошо.

— Сам знаю.

— Так чего один приехал?

— Черта с два кого наймешь!

— Зачем черта? Можешь и не черта. На черте далеко не ускачешь, лучше не связывайся.

— Хитра!

Андрюс бьет кнутом лошадей, свисающие ветки ели больно хлещут по лицу, полоз едва не задевает за кривую березку.

— Холера! — вполголоса ругается Андрюс, и его заливает жар: чуть лишней мороки не устроил, да и перед Анеле опростоволосился бы.

Выезжает на дорогу, аккуратно ставит сани. Анеле сползает наземь и стоит, сняв варежку, отковыривая ногтями кору с бревна.

— Папаша ждет, — напоминает Андрюс.

— Подождет.

— Время не терпит.

— Не помрет.

И все отдирает кору, не поднимая головы, трет пальцем застывшие слезинки смолы.

— Ночи такие длинные. А в чулане холодно… Как в колодце.

— Отец идет… Видишь!

— Отец, отец… Придурок!

Анеле прыгает через канаву, прямо в сугроб, кое-как вылезает из него и удаляется, косолапя как медведь.

Андрюс обходит лошадей, проверяет упряжь, оглядевшись, забирается за ель, расстегивает штаны.

Солнце уже за верхушками деревьев. С веток падают крупинки изморози. Пахнет смолой, свежими опилками, отмякшей сосновой корой.

В конце просеки стучат топоры. Слышен хруст, треск, и вдалеке валится дерево. В лесу отзывается эхо.

Из-за поворота показываются лошади, потом сани с бревнами. Человек на санях чмокает, нукает, дергает вожжи. Андрюс оглядывается и тут же отворачивается. В плечах появляется тяжесть, и он, нагнувшись, трогает шлею Воронка.

— Знать не хочешь, да?

От этой тяжести в плечах Андрюс согнулся в дугу, но он ведь не трус… ей-богу, не трус!

— А, братец! Пятрас! — Андрюс поднимает голову, изображает удивление, радость, но понимает — весь он наружу, не умеет скрывать чувств.

— Давненько не видались, Андрюс.

— Годы идут.

Андрюс смотрит поверх лошадиных спин. Постарел Пятрас, ссутулился, да и с лица спал. Точь-в-точь Иисус Христос, когда его сняли с креста.

— И про родной дом забыл, Андрюс…

— Выгнанному нет туда дороги.

— Выгнанному, говоришь. Значит, выгнали тебя? А кто же тебя выгонял?

—

Хватит, Пятрас! Помолчи! — свирепеет Андрюс.

Пятрас замолкает. Но ненадолго.

— Скажешь, у тебя житья мету? Есть. На славу устроился, слыхали.

Андрюс кладет на широкий круп лошади два кулака, тяжелые, как кувалды. Смотрит из-под дергающихся бровей на брата и видит березняк детских лет… видит Альбинуке… слышит свадебный марш и веселые крики… а вот и удары пьяных мужиков… Он ничего не забыл, ничего! Как будто вчера…

— Другое теперь время.

— Ах, другое! — злобно хохочет Андрюс. — Спасибо, что напомнил. И папаше передай. Большое спасибо!

— Отец совсем плох. Ксендза привозили. Проведал бы, Андрюс.

Андрюса как будто холодной водой окатили, даже кулаки разжимаются, бессильно повисают руки.

— Неважный из меня доктор… — бормочет он.

— Все вверх тормашками пошло, а ты камень за пазухой носишь. В субботу у нас собрание. Колхоз будет.

— Уже?

— Уже.

— Ну, а ты как?

— А что я…

— Запишешься?

— Там видно будет. Может, когда всех в кучу сгонят, все отберут да разденут догола — говорю, может, наново тогда породнимся. А, Андрюс? Думаешь, тебя эта передряга минует? Опять будем братья. Как в детстве — голопузые.

Андрюс смотрит на него мрачнее тучи.

— Это еще посмотрим, не спеши хоронить, — говорит он как может тверже.

— Чего тут смотреть, и так видно.

— Поговорили, и будет.

Пятрас пожимает плечами, вздыхает и погоняет лошадей.

— Отец совсем плох. Долго не протянет, — уезжая, напоминает он.

Со скрипом удаляются сани, а Андрюс все еще стоит и ковыряется в шлее Воронка.

На дорогу выбирается и Кряуна.

— Анеле за пенек зацепила, чертовка. Будто бабе в лес?.. Бабе место у печки да в кровати, а не волоком править.

Андрюс с трудом залезает на бревна, берет вожжи, дергает.

— Поше-ол!

— Как по-твоему, Андрюс, вторым заходом успеем еще столько взять? Хорошо бы за день два раза съездить!

Андрюс уставился на цокающие копыта лошадей. Ничего не видит и не слышит.

2

Тересе влачит день за днем, словно камни в году. Боится остановиться, распрямить спину и оглядеться — сколько еще этих дней-камней осталось? Хватит ли сил? Что будет, если оступится?

— У моей дочки — пригульный! — хваталась за голову мать. — О господи наш, Иисусе Христе, спаси и помилуй…

Каждый день мать поедом ела Тересе, кляла ее на чем свет стоит. Утром проснется и с ходу: