Железноцвет
Шрифт:
За спиной Вирджи, в руинах сгоревшей библиотеки, группа старых драгун преклоняется алтарю, сложенному из мусора. На моих глазах, один из них возлагает к алтарю мертвую крысу, поросшую костяными иглами. Пока я просиживал штаны на зачетах, они молились всем богам под шквалом дружественного огня. Никто теперь не вспомнит их настоящих имен; их вид потерял последние крохи человечности. С затылков, их фасеточные глаза неотрывно следят за мной.
Улица замирает при приближении Левченко; драгуны расступаются, словно льдины перед атомоходом. Мне вдруг думается, что у Славы есть явное сходство с истребителем танков: он не может толком повернуть
В городе драгуны Левченко выполняют все те функции, которыми до войны занималось Росгвардия, и многие другие. Здесь они – и полиция, и внутренние войска, и суд, и палачи. Днем они штурмуют притоны и охотятся на речников, а ночью применяют собранные вещдоки на себе или продают мне. Морпехи кастрированной 303-й их ненавидят и завидуют им, гражданские боятся их больше, чем речников и сфинксов вместе взятых, а Управление мирится с ними, как с неизбежным злом, с инструментом, без которого не выполнишь грязную работу.
Левченко подзывает Вирджилиу. Подойдя к Левченко, тот что-то негромко ему доводит. Слава пару раз кивает. Вдруг, улицу оглашает страшный вопль. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть драгуна, пулей выскочившего из переулка, который мы только что миновали. Хотя вид он имеет жуткий, я сразу понимаю, что передо мной – рекрут, примерно так же обработанный, как молодчик, встретивший меня из люка. То, что он не в себе, очевидно с первого взгляда. Он обнажен; его вытянутое, костистое туловище покрыто глубокими и свежими порезами, явно от его же когтей. Слюна ручьем течет изо рта драгуна, его взгляд мечется, а руки дергаются независимо друг от друга, словно он решил мух наловить. Прежде, чем драгун успевает двинуться дальше, из того же переулка выскакивают двое его товарищей. Они бесцеремонно сшибают его с ног и скручивают; он продолжает верещать, но не слишком сопротивляется. Но я уже смотрю не на него, а на лица его друзей. На них вовсе нет смятения или непонимания, в них я вижу нечто совсем иное: страх и бессильную злость. Небывалое сочетание для ночных владык города. Отшвырнув склянку, Вирджилиу спешит к ним.
За спиной раздаются тяжелые шаги. Когда я поворачиваюсь, то сразу понимаю, что Левченко ох как не рад тому, что я стал свидетелем такого эпизода. Я стараюсь казаться невозмутимым.
– Ладно, Пятро, – говорит Левченко. – Рад был бы с тобой пообщаться, но… сам понимаешь. Время сейчас нэспокойное, нэпонятное. Тэракт, хэракт, так что ты лучше это – иди, куда тебе надо, хлопцы проводят. Сиди тихо, не вылазь. Глядишь, через пару дней все рассосется. Иди.
Левченко что-то коротко приказывает Вирджи, тот кивает в ответ и подзывает пару своих бойцов, которым показывает в мою сторону. Я вижу, что Левченко уже отвернулся, потеряв ко мне интерес, и движется в сторону Универмага, зажав в лапе флягу. Позади, драгуны усмиряют своего товарища. Вирджилиу гладит его по голове и что-то успокоительно шепчет ему на ухо.
Бойцы провожают меня до грузовика, который сбросил свой груз и теперь отправляется восвояси. Драгуны не знают, куда мне нужно ехать, и это обнадеживает. Отягощенный склянками вещмешок позвякивает на моих коленях, и время от времени я ловлю нездоровые, горящие взгляды, которыми драгуны вгрызаются в него. Машина довозит меня до исписанного бранью ДОТа в квартале от моей берлоги, и путь я завершаю пешком. Мои руки трясутся
3.
Рельс над руинами
– Открывай.
– А пароль?
– Открыла живо!
Дверь в квартиру распахивается, и на пороге я вижу Зою. За время моего отсутствия она успела хорошо устроиться: на ней мой халат, голова замотана моим любимым полотенцем, в руках – мой дежурный автомат, М4А1. От Зои пахнет жасминовым шампунем.
– Ну и чего… – начинает она.
– Прочь с дороги!
Бросив шинель на пол, я устремляюсь в ванную. Там я наполняю раковину холодной водой и погружаю в нее лицо. Руки трясутся так, что по воде идет рябь. Вынырнув, я понимаю, что ноги меня не держат, и падаю на бортик ванной. Вода ручьями струится с моей головы. Сердце забилось в гортань, никак не могу отдышаться. Как будто последний болт сорвало, на котором все держалось. Как же меня колотит… Потянувшись за полотенцем, я обнаруживаю, что все это время Зоя стояла в дверном проеме.
– В-вон п-пошла, – говорю я.
Мое зрение не может нормализоваться, и я вижу Зою, как бесформенное пятно красного на фоне монохромной синевы. Пятно делает шаг вперед, и что-то мне протягивает. Только взяв в руки, я понимаю, что это – чашка с горячим чаем.
– Спа… сп… – бормочу я. Меня мутит. – И-извин…
Раздается щелчок выключателя, потом Зоя делает еще шаг вперед, а затем мою голову закрывает полотенце. Все погружается в темноту.
– Шшш… – говорит Зоя. – Тихо, тихо…
В полной темноте, она начинает медленно вытирать мою голову. Ее пальцы движутся ритмично, и каждый их ход создает волну тепла, идущую от корней моих волос. С усилием, я закрываю глаза, стараясь сосредоточиться на тепле чашки в моих руках и движении ее рук. Кажется, подобное Зоя делает не в первый раз. Постепенно, моя дрожь спадает, а дыхание выравнивается. Зоя убирает полотенце и делает шаг назад.
– Ну как, отпустило? – спрашивает она.
– Это просто т-травматический невроз. – Се-сейчас п-пройдет.
– Я знаю. Знаю… Смотри – сейчас выльется все на хуй.
Я поднимаюсь на ноги и закрываю кран как раз вовремя, чтобы предотвратить потоп. Повесив полотенце, я поворачиваюсь к Зое.
– Ну, как там? – говорит она. Ее тон остается совершенно будничным.
– Что-то дурное намечается, – говорю я. – Что-то черное.
Зоя кивает.
– Ты достал, что надо?
– Достал.
– Отлично! Аркаше очень тяжко, Петь. Сейчас, тридцать секунд – оденусь и пойдем.
Зоя переместила Аркадия в спальню, на мою постель. Тут, судя по простыням, он лежал абсолютно недвижимый все это время. Его лицо напоминает посмертную маску.
– Он… он вообще живой? – говорю я.
– Жил и жив, за будет жить не скажу. Ты вот прямо вовремя подоспел. Думаешь, сработает твое средство?
– Сейчас узнаем, – говорю я, и водружаю на кровать объемистую склянку. Ее я пока оставляю в покое, и лезу за пазуху. Наружу я достаю небольшой предмет, завернутый в фольгу.
– О, курица, что-ли? – сразу оживляется Зоя. – Ой, блять!
– Можешь и съесть конечно, – ухмыляюсь я, – но я бы не стал.
Предмет, возникший из фольги, выглядит, как человеческий орган, но при этом у него жесткие контуры; хрящи проступают сквозь его тонкую кожу. Несколько отростков, похожих на пуповины, торчат из его нижней, незащищенной части. Если присмотреться, видно, что пуповины чуть шевелятся.