Жемчуга
Шрифт:
– Ой, моя варежка.
Воровайка смутилась.
– Возьми. Извини.
Я не знала, что и думать. Забирать варежку было как-то стыдно. Да и ее пару я давно посеяла.
– Это все не очень-то нужные вещи, – рассуждала воровайка, нежно перебирая свои сокровища. – По ним никто не станет долго горевать. А если бы горевали – я бы вернула, честно! И… это ведь не деньги. Вот деньги брать – это настоящее воровство, я таких воров ненавижу…
– Но почему? – в пустой квартире вопрос прозвучал слишком громко, слишком грубо.
Воровайка еще больше смутилась
– Просто все это вещи хороших людей. Все эти люди очень хорошие, понимаешь?
Я кивнула.
– А вдруг они потом уйдут, уедут или… историк наш, он же старенький. А так у меня будут… кусочки.
Эпизод 14
Подростки
С утра уроков не было. Мы толпились возле школы – радостные, неспокойные, отсыревшие. В воздухе висела вода – не дождь, не туман, а мелкие теплые живые капельки, быстро оседающие на ресницах и волосах. По асфальту шоркали десятки резиновых сапог. В теплом весеннем воздухе все звуки звучали резко, пронзительно, как со сцены. Пахло водой, землей и тополиными почками.
На крыльцо вышла завуч, посмотрела на бесконечно-сумрачное небо и опустила глаза на нас. Подумала. Запахнула видавшую виды рабочую куртку.
– Ребята, может, не пойдем? Может, лучше на уроки?
– Не-е-е-е-ет!!!
– Промокнете…
– Не-е-е-е-ет!!!
Она улыбнулась и махнула рукой. Пошли!
Наша классная уже суетилась у склада. За широкими спинами ее, маленькую, совсем не было видно, только слышалось монотонное бубнящее ворчание.
– Лопаты несем осторожно! Не вози по асфальту, новую не купишь! Девочкам – мешки, мальчикам – лопаты. Я сказала – мешки девочкам. Аккуратнее, аккуратнее… Опусти лезвие, подписывал технику безопасности…
Никто ее не слушал. Каждый получал свое и шагал к воротам – не на уроки, а на волю, в сырой лес, прямо в теплую сумрачную весну!
Сначала шли по асфальту. По дороге мерили мелкие лужи и смеялись. У кого-то появился фотоаппарат.
– Девчонки! – один из парней заговорщицки подмигнул. – У нас тут красная пленка.
И заржал. Мы сразу напряглись и сбились в кучу. Даже в седьмом классе мы еще сомневались в мифологичности сего загадочного материала. Поговаривали, что это такая специальная шпионская пленка – кого ни снимут, все на фото будут голыми.
Парни просто покатывались со смеху. Подловили – пять баллов.
Гладкая дорога закончилась. Теперь шли по грязной тропе. К ногам липли тяжелые комья рыжей земли и прошлогодняя трава. Впереди в спортивном костюме и в огромных черных сапогах бодро шагал физрук. За ним – тяжелой поступью притомившегося медведя – наша завуч. Замыкала шествие классная – маленькая, запыхавшаяся, похожая в своем синем дождевике с поднятым капюшоном на садового гнома. И странное дело – все они будто стали другими – ближе, роднее, понятнее. Потому что всем нравился этот день. Все были рады уйти с уроков и шагать посреди мороси, земляных запахов и внезапных заливистых трелей лесных зябликов.
– Всем стоять! При-шли!
– Где?
– Это в овраг, что ли?! Ой,
– Туркин, не выражайся!
И, соскальзывая руками по мокрой траве и поминутно шлепаясь на задницы, мы весело съехали на сырое дно. На противоположном склоне оврага росли деревца. Это были березки – тонкие, вытянутые, не избалованные солнечным светом. Их-то и наметил наш физрук во время очередного спортивного ориентирования.
– Ниче се… Я думал, они маленькие…
– Дылды какие.
– Думали, дети? А вот вам – подростки.
– Тащить-то таких…
– Да ниче, утащим.
Пока мальчики потели и махали лопатами, девочки разбрелись по оврагу. Мы поделили между собой пряник, пакетик драже и – тайком, пока никто не видит, – горстку семечек. Над нами пели птицы. Голые ветки торчали из дымки. Далеко и гулко разлетались звуки.
– Нет-нет-нет, не оголяйте корневую систему! Понесем в мешках.
– Да тяжелые же они!
– Одному, конечно, тяжело. По двое, по двое…
– А я один!
– Пупок порвешь!
На обратном пути молчали. Самые сильные несли по одному дереву. Кто послабее – вдвоем одну крупную березку. Девочки по двое тащили самые хилые деревца, но нам и этого хватало. Куртки взмокли изнутри и пропитались водой снаружи, на каждой ноге висел килограмм грязи, деревца цеплялись ветками за кусты, кололи руки и задевали землю. Деревья хотелось бросить. Но мы уперто пыхтели без отдыха до самой школы.
– Внимание! Копаем здесь, здесь и здесь. Я намечаю лунки… Ну, что ты бросил его посреди дороги?! Это же дерево, оно живое… тебя бы так!
Песчаная земля вылетала рассыпчато и скоро. Физрук притащил охапку старых лыжных палок на колышки, но они не подошли – слишком вытянутыми и хрупкими были деревца. Пришлось идти за старым штакетником.
И вот мы отошли, встали у школьного забора и смотрели на дело рук своих – пятнадцать тоненьких голых березок с обтрепанными ветками, с липкими набухающими почками.
– Давайте сфоткаемся!
– Пленка кончилась…
– Вот блин.
– Что, даже красной не осталось?
Они были маленькие, эти березки. Было интересно, как они будут расти. И они росли. В положенный срок у них появились листья – чуть позже, чем у других деревьев, но появились. Я показывала деревья маме и папе.
– Как мы их тащили! Ужас просто! А вон мое дерево.
Дистрофически худая береза опасно качалась на ветру. Я покрепче примотала ее веревкой к старой штакетине.
А через год подростков осталось только четверо. Оказалось, что замысел посадки был не умен, и мы навтыкали березы аккурат на линию теплотрассы. Там, естественно, прорвало какую-то трубу, приехал бульдозер и…
Они валялись в рыжей грязи, поломанные, молоденькие, только научившиеся по-настоящему шуметь листвой.
А вдруг и правда – у деревьев что-то есть… там, под грубой корой, и… они помнят. Помнят, как их вытаскивали из скользкого сырого оврага, из родной глуши, обрывали тонкие корешки, пугали, ранили; помнят, как в тумане заливисто пели птицы, как мы хохотали, как были счастливы…