Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
Я помню, каким Глеб может быть.
В небе висит полная Луна. Она заливает своим светом балкон, серебря чёрный костюм мажора. Он кажется одним сплошным чёрным пятном. И лишь его практически жёлтые глаза, глаза хищника, смотрят мне прямо в душу, выделяясь на фоне клубящейся тьмы, которой мне сейчас представляется брюнет.
Соколовский вдруг вздыхает и отводит взгляд. Выражение его лица становится печальным, когда он смотрит куда-то в пустоту.
— Ты так красива, Жемчужинка. Невыносимо. Смотреть на тебя и сдерживаться —
Его комплимент выбивает почву под ногами. Я растерянно смотрю на Глеба, неосознанно хватаясь рукой за кулон на шее. Вся та обвинительная тирада, которую я собиралась произнести, которую репетировала заранее, куда-то испарилась, оставив пустоту в голове.
— Я не учёл, что снаружи настолько прохладно, — говорит мажор и, не спрашивая, накидывает на меня свой пиджак, оставаясь в чёрной рубашке с распахнутыми двумя верхними пуговицами на груди.
В этом весь Глеб Соколовский. В любом образе он остаётся самим собой. Свободным, как ветер. И твёрдым, как скала.
Меня окутывает запах брюнета. Пробирается внутрь, вызывая желание вдохнуть его, как можно глубже. Дышать чаще. Вызывая не прошеные воспоминания о той ночи, когда мы с ним стали одним целым.
— Почему ты мне обо всём не рассказала? — Рокочущий бас Соколовского врывается в туман воспоминаний, развеивая их.
— А ты? — Поднимаю на него взгляд.
— Я хотел тебя уберечь.
— От чего? От Крицкой? От вашей с ней предстоящей свадьбы? — Мои губы изгибаются в язвительной ухмылке. — Плохо старался. В итоге она тебя обыграла.
— Знаю. — И поспешно добавляет: — Теперь знаю. — На скуластом лице брюнета играют желваки, когда он закрывает глаза и суёт руки в карманы. — Ты позволишь мне всё объяснить?
— Только один раз. — Сжимаю руками края его пиджака и плотнее кутаюсь в него.
— Большего я и не смею просить, — он открывает глаза и демонстрирует мне бледную тень его фирменной ухмылки.
Похоже, Глеб Соколовский не настолько не прошибаем, каким хочет казаться, и всё-таки можно проделать дыру в его напускной обороне и маске, которую он носит постоянно. Вот только мне от этого ни капли не легче. Лучше бы он и дальше демонстрировал холод и злость.
Потому что, как только я вижу боль на дне его янтарных глаз, и моя оборона тоже крошится на мелкие осколки, обнажая перед ним душу.
— Я уже говорил, что давно питаю к тебе чувства. — Начинает Глеб. Он стоит напротив и смотрит на меня открытым и спокойным взглядом. Всей своей позой показывая, что не только я сейчас «обнажена» перед ним. — Ты стала моим наваждением. Но я не понимал природу чувств к тебе. До определённого момента.
Мне тяжело выдержать его взгляд, но я не отворачиваюсь. С меня достаточно игр в прятки и трусливых побегов от него и самой себя. Пора взрослеть.
— Поэтому ты не отрицал возможность помолвки с Леной? — Догадываюсь я.
— Не только. Так было спокойнее и мне и отцу. Да и я всегда
То, что эти двое спали хоть и предсказуемый факт — отзывается во мне небольшой тошнотой. Но, что было, то было. Прошлое должно оставаться в прошлом. Поэтому буду воспринимать остальную информацию, просто как данность. Факты.
— Я оценила твою честность.
— Это не всё. — Его голос хрипит от эмоций, которые он сдерживает. А глаза напряжённо следят, чтобы я не ушла. Чтобы выслушала до конца.
— Я не уйду, Глеб. Обещаю. — Поддавшись порыву, делаю шаг навстречу брюнету и беру его за руку. Впервые ледяную, а не горячую. — Выслушаю до конца, как бы больно ни было.
— Не хочу причинять тебе боль. Никогда больше. — Тихо произносит Соколовский и тянется к моей щеке. Но его рука останавливается на полпути. Он сжимает ладонь в кулак и возвращает руку на место.
Что-то внутри меня сожалеет о том, что Глеб так и не сделал то, что хотел.
— Я тоже сделала тебе больно своим побегом. Так что, считай мы квиты.
Моя шутка не вызывает улыбки у мажора. Он становится напряжённее. Я начинаю растирать его ладонь, покоящуюся в моих руках, пытаясь успокоить и согреть. Не сразу, но это срабатывает и брюнет немного расслабляется. Продолжает.
— Когда я понял, что люблю тебя, всё изменилось. Приход Крицкой ко мне домой был первым кринж звоночком, на который я не обратил внимание. Я замечал, что она проявляет к тебе нездоровый интерес, и решил, что это просто банальная собственническая ревность, ведь, кроме как с ней, я больше ни с кем так тесно не общался. Сказал ей держаться от тебя подальше, и чтобы она прекращала свои игры, иначе нашей дружбе конец. Она заверила меня, что погорячилась и больше не будет выполнять подобные мувы.
Он переводит дыхание, прежде чем продолжить.
— Потом на горизонте появился Краснов, который стал для меня, как красная тряпка для быка. Потом твоя мать с её выходками, и я понял, что нужно просто утащить тебя в свою берлогу и всё. Завоевать твою любовь действиями, а не словами. И тайно оберегать от тех, кто желает тебе зла. А потом к нам в гости заявился мой отец, да ещё и с твоей матерью, и всё пошло по наклонной.
— Дай угадаю? Он поулыбался мне, а потом проводил с тобой беседы? Поэтому приезжал так часто?