Жемчужница

Anice and Jennifer

Алана совершенно потеряла счёт времени, а потому, когда её вдруг обняли за талию и плавно привлекли к себе, удивлённо вздрогнула.

– Ревнивец, да? – горячо шепнули ей и несильно куснули ушную раковину. Девушка моментально расслабилась, узнавая голос и манеру растягивать слова Тики, и тихо хохотнула. По телу тут же поплыла теплая волна, и прижаться к мужчине захотелось крепче.

– Ну а кто еще? – с озорством отозвалась она, жмурясь и откидывая голову мужчине на плечо. И как этот пират так тихо двигается, что его приближений даже не слышно? – Неа мой родственник, вообще-то,

а ты глупостями занимаешься.

Микк как-то непонятно усмехнулся, словно едва сдерживался от того, чтобы ляпнуть что-то, но в итоге сказал как будто не то, что собирался:

– Укре с Ялдом это не помешало.

Алана завела глаза, не желая даже думать о том, какую еще глупость мог ляпнуть мужчина, и повернулась к нему. Глаза Тики отблескивали золотом в сумраке шатра, и он хотел как-то сказать что-то еще, но девушка подгладила его по щеке и чмокнула в щеку.

– Это Укра с Ялдом, – заметила она, – и Неа и Маной. А здесь и сейчас – я и ты. И я тебя люблю, – сказать об этом удалось удивительно легко, слова как будто ждали своей очереди и вылетели изо рта как маленькая невесомая бабочка.

Тики в ответ на это зажмурился на секунду – а потом вдруг перевернул ее на спину, нависая сверху, и поцеловал. Растекающиеся по телу волны стали словно бы горячее, потому что происходящее напоминало чем-то вчерашнее безумие, и девушка шумно выдохнула, во все глаза глядя на мужчину, когда тот чуть отстранился.

Почему это так восхитительно, что невозможно удержаться, о океан. Почему хочется еще больше и горячее. Почему…

– И я тебя – тоже, – выдал Тики, чуть прикусывая ее губу и дергая этот гадкий узел на жакете. Сколько ханбоков она уже сменила, подумать только! А завязывать этот узел сама так и не научилась!.. – Больше всего на свете. И я тебя никому не отдам, поняла?

Алана тонко улыбнулась, чувствуя, как внутри что-то разбухает, как возбуждение бросается горячей волной к животу, как завязывается там в тугой узел, и выдохнула ему в рот:

– Поняла.

Поняла, что ты всё еще маленький наивный мальчик, Тики, который так легко разбрасывается болезненными обещаниями.

Разве можно было говорить что-то подобное? Особенно, сейчас, когда оба они понимали, что будущего – общего, счастливого – у них нет. Алана хотела остаться с ним, но всё её желание меркло рядом с обязательствами. Да и Мариан, сколько бы она себя не уверяла, вряд ли позволит остаться на суше. Потому что… потому что всё ещё шла война, о океан. Русалок всё ещё насиловали, продавали и убивали, северные крепости ненавидели людей, а отец, до сих пор убитый горем, скорее согласится выдать её за Линка и поддержать его политику уничтожения и порабощения, чем мирные переговоры после стольких лет унижения и проливающейся крови.

А потому… как Тики мог разбрасываться такими обещаниями? Сладкими, прекрасными обещаниями, от которых становилось больно. Он ещё был таким мальчиком, оказывается, – наивным и верящим во что-то несбыточное, – что от ласковой улыбки было тяжело удержаться.

И Алана улыбнулась, конечно. Вот только почти сразу с каким-то непонятным восторгом поняла, что зря. Потому что что-то такое мелькнуло у мужчины в глазах буквально на секунду. Что-то… темное.

Как будто эта улыбка смертельно обидела его, сделала каким-то совершенно отчаянным – и распалила.

Микк содрал с нее юбку, в мгновенье ока оставляя только в одном нижнем платье и сжал грудь сквозь тонкую невесомую ткань. Девушка охнула, зажмуриваясь и сладко напрягаясь, когда он приласкал ее взбухший сосок подушечкой пальца, и потянулась за новым поцелуем.

Надо было… извиниться за свои сомнения, не высказанные, но понятые? Или что?..

Тики отстранился, нависая над ней и как-то словно бы неуловимо ускользая, и приподнял платье, мягко ведя ладонью по бедру и гладя маленький шрам от воткнутого ножа.

Шрам-воспоминание.

Именно со шрамов началось их сближение.

Алана ощутила нестерпимое желание прикоснуться к себе и только неимоверным трудом удержала его, потому что тогда она будет… будет и правда… слишком распущенной. Потому что ей ужасно хотелось ощутить то же, что и вчера. Чтобы Тики… Тики…

Мысли о том, что все закончится, и им придется отпустить друг друга, снова отошли куда-то назад. Тики гладил ее по бедрам и целовал в шею, слегка прикусывая выступающие ключицы и только сильнее возбуждая своими прикосновениями.

А потом – помог ей приподняться и снял платье совсем. И Алана снова оказалась перед ним обнаженной – как когда он перевязывал ее ноги и легко прижимался губами к виску. И это оказалось настолько… настолько… ошеломляюще хорошо, что сдерживать дрожь стало просто невозможно.

Она закусила губу, крепко зажмурившись, пытаясь сохранить эту дрожь, это волнение в себе, не дать голосу вырваться наружу (здесь же Изу, о океан, о чём Тики вообще думает?), и сдавленно охнула, когда мужчина прикоснулся губами к плечу, ведя мокрую дорожку поцелуев к груди, и, улыбнувшись как-то (возбуждающе) хитро и дико, лизнул затвердевший сосок.

– Никто так не сделает, – вдруг зашептал он, подняв на неё горящие золотом глаза и вселяя в тело жар, собирающийся там, внизу, зудящей истомой. – Ни Неа, ни этот драконов кандидат, ни кто-либо ещё. И вот так, – мужчина огладил ладонью её бедро, легко пробегаясь пальцами по шраму, вызывая крупную дрожь и ловя губами непонимающий вздох. – И даже вот так, – Тики провёл языком от линии подбородка по шее до ребер и, поцеловав кожу, прикусил торчащий сосок, заставляя Алану вздрогнуть и бессильно сжаться, прижимая ладони ко рту, – никто с тобой не сделает, – с какой-то непонятной хищной улыбкой закончил Микк, медленно проведя по её оголённому животу, тут же поджавшемуся, и девушка судорожно вдохнула, давя руками вырывающиеся из неё звуки.

Она боялась выдать себя – и ужасно хотела сладко застонать, потому что это ее просто изводило. Эти прикосновения – они были для нее чем-то особенно важным, горячим, собственническим. Она была полностью нага – а Тики был полностью одет, и это как будто разделяло их, создавало контраст между ними. Контраст, в котором Тики был темнее – и сильнее.

И она была полностью в его власти, а все, что мешало ей застонать в голос и тем самым подтвердить это – был Изу, который хоть спал и крепко, вполне мог проснуться от их ночных копошений.