Жемчужница
Шрифт:
Однако Тики явно заметил его потуги, потому что удивленно вскинул брови, как бы говоря: «Это еще что за новости?» – и подхватил мальчика на руки, звонко чмокая в щеку и не обращая внимания на слабые попытки к сопротивлению. Кажется, мальчик был уверен, что в таком возрасте детей на руках не таскают.
Мана мысленно пожелал ему удачи, потому что вывернуться из объятий любвеобильного папаши было не так-то просто – это он знал по себе. Адам тоже вечно валял его по рукам лет до четырнадцати, старый… занедуживший император. А эти дядя с племянником были
Так что ничего удивительного в том, что Тики обожал тискать Изу и носить его на руках, не было, по мнению Маны. Но, видимо, не самого Изу, который все то время, что мужчина обнимал его (с таким счастливым видом, что даже удивительно было), норовил выцарапаться с рук. Алана, наблюдавшая за этим с ласковой улыбкой, вдруг поманила Микка пальцем и, когда тот послушно наклонился, проворно высвободила мальчика, целуя мужчину в щеку.
Ребёнок с облегчённым вздохом уселся рядом с хитро хохотнувшей девушкой, и Мана прыснул следом, наблюдая за ошеломлённым и ничего не понимающим лицом брата.
…давно же он не видел, чтобы Тики так легко обводили вокруг пальца.
– Так, телячьи нежности – это, конечно, хорошо, но нам нужно уже спешить, – вмешался Неа, появившийся из ниоткуда, и с лукавой усмешкой ткнул Микка локтем в бок. – Что, теряем хватку, да?
Мужчина лишь недовольно отмахнулся от него, что-то пробормотав (Неа прыснул, закатив глаза), и сел рядом с восторженно охнувшей Аланой, только попробовавшей уху. В таком темпе и прошёл весь завтрак – в домашней семейной атмосфере, которую создавала одним своим присутствием единственная русалка.
Когда же лагерь свернули, и вся процессия двинулась дальше, настроение Маны упало снова. Сегодня он ехал верхом, но это не очень-то помогало ему думать. Неа всегда маячил где-то неподалеку, сам его вид все чаще отшибал начисто всякое соображение. Брат о чем-то переговаривался с Тики, а Лави беседовал с солдатами, словно пользующимися случаем – все-таки путешествуют с учеников Книгочея.
Легче от того факта, что может вступить в любую беседу, Мане не было, и поэтому он молчал, одно время даже подумывая вернуться в карету к Алане и Изу, которые вместе постигали азы чтения на языке Поднебесной. Однако… это было слишком просто, вообще-то, и это было побегом, а мужчина более не хотел бежать. Им с Неа нужно было поговорить, и это даже не обсуждалось, потому что сколько можно прятаться по углам и бояться!
Мана ужасно устал бояться своей болезни и болезни брата. И Алана… о, она определенно была права, когда говорила о том, что они больны друг другом. А раз так… не стоит ли решить вместе, что им делать дальше?
Неа совершенно перестал говорить с ним после того второго их поцелуя, и это ведь было реакцией брата на то, что Мана попытался решить все один. Сделать так, как считал правильным. Но если они близнецы, то они должны все делать вместе, правда? Вот они и будут решать вместе, что им делать со своей любовью.
И, может, Неа немного растает и поцелует его еще разок. Мане ужасно нравились его поцелуи, хоть он и
Щёки тут же загорелись от мысли об этом, и мужчина заставил себя думать о чём-нибудь другом.
Например, о том, как там отец. Наверняка, волнуется и переживает, не находя в себе сил на политику и дворцовые дела. Явно целые дни сидит в кабинете и просматривает документы, пытаясь понять, что там написано, и уничтожая запасы сладкого на пару с Роад, маленькой бегуньей, которая вечно висит у него на шее и рассказывает разные небылицы.
Ужасно захотелось тут же оказаться дома, зарыться в книги с головой и не реагировать на завывания Вайзли о том, что ему вновь требуется помощь в лабораториях и что Мана ужасно нужен. Брат вообще, несмотря на все свои болячки, был невероятно активным и постоянно требовал внимания не только к себе, но и к своим научным изысканиям (весь в дядьку Майтру пошёл), отчего мужчина и был вынужден проводить в его крыле (специально отведённом для его исследований, хотя вообще-то в Столице была отдельная академия) большую часть времени. Хотя вообще-то у него было и своих дел полно!
Когда к вечеру показалась Коралловая Лагуна, спрятанная за рифами от и правда бушующего моря, у Маны вполне сносно получалось отвлекать себя от мыслей про Неа думами про дворец и то, чем бы ему хотелось заняться по приезде.
…например, он обязательно вновь возьмётся за изучение русалочьего языка. Благо, есть Фиддлер, который с радостью поможет ему.
Их небольшую процессию местные жители встретили с радостью и удивлением: явно никто не ожидал, что здесь остановятся императорские наследники, но Тики (как всегда, впрочем, и нет, Мана совершенно не завидует) с улыбкой заверив всех, что они просто хотят показать заморской гостье, которую везут в Столицу, местные обычаи.
Сама же Алана, впрочем… как только карета остановилась на берегу, она выскочила как ошпаренная и бросилась к океану со смехом и счастливыми криками, спотыкаясь и прыгая, словно маленькая девочка.
И вода замерла на какую-то секунду, застыла – и тут же обрушилась на девушку всей своей необъятной массой. Алана скрылась под ней, нырнула – и вынырнула только минуты через три, мокрая, счастливая и без жабр, которые каким-то образом смогла удержать, как и свою русалочью ипостась. Вынырнула – и весело залопотала на родном языке, восхитительно счастливая и довольная, наконец оказавшаяся в своей стихии.
Остановившийся рядом с Маной Тики молчал и просто смотрел. Смотрел с таким восхищением, что было даже удивительно наблюдать это от него. Потому что брат обычно смотрел иначе. Обычно он… наслаждался тем, что видит. Точеными ладонями, узкими щиколотками, длинными пальцами, тонкой шеей… Но здесь все было совсем по-другому. Здесь Тики смотрел – и наслаждался тем, что наслаждается Алана. А она определенно наслаждалась, хохочущая и носящаяся в пенистых водах.
– Потрясающе, – раздался над ухом мужчины восхищенный голос. – Она такая счастливая, что мне даже немного завидно.