Жемчужница
Шрифт:
Неа не хватало матери, потому что он ужасно любил её. Намного сильнее болезненного Маны, пролежавшего всё детство в постели и помнящего Катерину лишь по тем редким воспоминаниям, что у него вообще остались.
Иногда ему казалось, что даже лицо матушки стирается из памяти, становится рыхлым и туманным, и каждый раз, когда такое происходило, он просто прогонял эти мысли.
Как и сейчас.
Мана мотнул головой, изо всех сил пытаясь не казаться ошеломлённым, пытаясь привести свои чувства в порядок, и неловко пожал плечами, надеясь, что это и правда выглядело неловко, а не растерянно.
– Вот дракон, – хохотнул он, закусив губу. – И откуда ты вообще… – неразборчиво пробормотал мужчина, усиленно думая, что
…это потому, что она видит его душу? Это потому, что он перед ней как на ладони?
– Скажи, а я, – выдохнула девушка, подобравшись, и, передав заёрзавшего Тима только доевшему завтрак Изу (и как мальчик вообще умудрялся быть таким тихим и незаметным?), улыбнулась, – а я на неё похожа? Хотя бы чуть-чуть? – в её глазах было столько интереса, и Мана искренне не мог понять причину. Не мог понять, что хотела узнать Алана, что её так волновало и почему именно в это русло затёк разговор. – На мать Тики я не похожа ничем, – вдруг выпалила она, прикрыв рот ладонью, и задорно хихикнула, – он мне сам это сказал. И при этом сказал так, словно был несказанно рад этому, – задумчиво нахмурилась русалка, отведя взгляд в сторону, на Тики, который о чём-то переговаривался с солдатами, и вновь взглянула на Ману с этой теплотой в глазах, от которой сердце заходилось и нестерпимо хотелось обнять её, как когда-то Катерину. – Какой была ваша мать? – нежным голосом поинтересовалась она, слегка опустив голову набок.
– Она была замечательной, – Мана нашел в себе силы улыбнуться при воспоминании о женщине, которой уже давно нет, и неловко потер шею. – Знаешь… очень часто она успокаивала отца. Тот был вспыльчивый в юности, а поженились они, когда им обоим только-только стукнуло по семнадцать. А потом маленький Неа часто бегал к ней под крылышко, когда его обижали старшие ребята. Она знала уйму сказок, и ей не было жалко времени ни на кого из нас. И… – он тихо рассмеялся, чувствуя, как тяжелеет в горле и как собирается позорная влага в уголках глаз. – Именно благодаря ей мы выросли вот такими… дружными. Потому что если бы не она – разойтись бы нам по разным сторонам, но ведь мама учила, что семья – это всегда главное, и никого дороже у нас не будет.
– А я вою маму совсем не знаю, – Алана вздохнула невесело, но тут же улыбнулась, – но Элайза и Ювния часто рассказывали о том, как они с отцом познакомились. Мама была родом из восточных морей, – на этом она как-то нежно улыбнулась, словно вспомнила что-то приятное, – и с отцом столкнулась случайно. Они помогали людям спастись с тонущего корабля и не поделили одного утопающего, представляешь?
Мана вскинул на нее влажные глаза и совершенно точно вытаращился. Иначе это было назвать просто нельзя.
– И… – осторожно начал он, – они из-за этого…
– Они поссорились, и не поделенный бедняга чуть не утонул, – Алана с непередаваемым выражением лица развела руками. – В общем, расплевались и расстались. А когда отцу пришла пора искать себе жену – угадай, куда он отправился? В восточную провинцию, разумеется. Публично попросил у нее руки и обещал вечную верность, – здесь девушка вновь погрустнела, и ее улыбка стала еще более нежной, чем до этого. – А потом начались какие-то толки среди народа – что, дескать, одна русалка, пусть она хоть три раза будет царица, не обеспечит двор наследниками. И… мама сама собрала отцу гарем. Элайза тогда была уже достаточной взрослой – и единственной их дочерью и наследницей, – поэтому очень хорошо все это помнила и очень часто об этом говорила. Говорила, наша мать была не только любящей женщиной – но и настоящей царицей.
Мана заворожённо слушал её плавную речь, замечая, что и Изу отвлёкся от игр с Тимом, полностью сосредотачиваясь на истории, и поражённо выдохнул, когда Алана посмотрела ему в глаза – нежная, красивая, прекрасная
– А как звали твою мать? – выдохнул он, искренне желая знать имя это великолепной женщины, полностью отдавшей себя мужу, даже согласившейся делить его с другими женщинами, и всё во благо государства.
Алана улыбнулась со светлой грустью, прикрыла глаза и шепнула так, словно очень давно не произносила этого имени:
– Анита. Её звали Анитой, и отец ужасно любил её. Любил так сильно, как никого больше, – она взглянула вверх, на светлое голубое небо, и вдруг хохотнула. – И это удивительно, на самом деле, потому что отец у меня распоследний бабник, норовящий сорвать плавники с каждой встречной красавицы, – рассмеялась девушка, замотав головой.
Мана рассмеялся – потому что его отец был совсем не таким, потому что он отдавал себя семье и после смерти матери женщинами совершенно не интересовался. Сначала – он очень глубоко переживал в себе ее смерть, и из-за обряда эта смерть, она отравляла и его самого. А потом… потом он просто решил, что раз дети – это все, что у него осталось от Катарины, он должен подарить себя им.
Так и произошло. И именно это, как подозревал Мана, еще позволяло ему продолжать жить и править – то, что они с Неа живы и относительно здоровы.
– Я бы очень хотела быть на нее похожей, – Алана мягко потрепала Изу по голове, привлекая его к себе и целуя в макушку, – но я… я бы так не смогла. Для этого я слишком слаба и слишком… В общем, – она хмыкнула, – для меня важно, чтобы мои близкие были рядом, и не надо было делить их с кем-то.
Мужчина улыбнулся.
– Должен сказать… – он снова растерянно потер шею, - ты и в самом деле похожа на нашу с Неа маму. Она меня даже по щеке всегда гладила так, как это ты сейчас делаешь. А Неа… о, он просто обожал с ней обниматься или устраивать голову на ее коленях. Она читала сказки – и так он и засыпал. И обычно просыпался рядом со мной, – здесь Мана прыснул. – Я, видишь ли, был очень слаб в детстве, и мама часто приходила меня развлекать и приводила с собой сверхактивного Неа. Тот устраивался на кровати головой на ее коленях и засыпал, пока она мне читала. И когда просыпался – всегда падал с кровати, потому что сон у него тогда был ужасно беспокойный – он постоянно бежал куда-то, словно еще не наскакался с Тики за день!
Алана расхохоталась и спрятала улыбающееся лицо в ладонях.
Изу, с нахмуренным видом силящийся уловить все слова, хохотнул следом, прижимаясь к девушке, зарываясь лицом ей в живот, невероятно маленький и хрупкий для своих десяти лет, и пробормотал что-то еле слышно, на что русалка прыснула и порывисто обняла мальчика, проводя носом по его шее и вырывая из ребёнка заливистый смех.
Мана с улыбкой проследил за этой сценой – какой-то очень семейной, полной нежности и ласки, и краем глаза заметил, каким неприязненным взглядом наградил их Лави, когда ещё и Тим присоединился к этой идиллии, и решил ничего не думать об этом. Отношения парня с Аланой были такими же глубокими и страшными для него, как и тайны девушки, покоящиеся на дне её глаз, а потому лезть в них он совершенно не хотел.
Через несколько минут к ним подошёл Тики с котелком, от которого поднимался ароматный пар, и Изу восторженно потянул носом, норовя соскочить с рук русалки и явно ошпариться о кипяток.
Алана рассмеялась, зарделась – и потянулась за поцелуем. Мана засмотрелся на них и едва сдержал огорченный вздох. Выглядело происходящее совершенно идиллично, и мужчина был рад, что Тики стал частью такой семьи – маленькой, разношерстной, но своей собственной. Изу смерил своих взрослых сияющим взглядом и крепко сжал кулачки, словно это могло помочь ему сдержаться и не мешать ритуалу утренних нежностей, дожидаясь своей очереди.