Жемчужный узел

Прокопьева Дарья

— Нет, не виднее. Прости, я просто не хочу об этом говорить.

Она устало вздохнула.

— Помоги мне переодеться. Время ужина уже близко.

— Как скажете, сударыня, — Настасья и сама была рада сменить тему и взяться за дело. — Как вам волосы к вечеру уложить, помудрёнее?

— Нет, зачем. Достаточно поправить слегка, а то растрепались.

Настасья с готовностью кивнула и потянулась за расчёской. Лизавета опустилась на мягкий пуфик перед зеркалом и разрешила себе прикрыть глаза.

Будь её

воля, она сидела бы с закрытыми глазами и за ужином — всё равно в свете свечей было видно не так уж много. Мачеха в сторону Лизаветы совсем не смотрела, взгляд её рассеянно сновал по столовой: то к окну, то к камину, то обратно к тарелке. Лизавета ковырялась в своей с откровенной скукой. Мысли её, как и весь день до этого, обращались к собственному будущему. Думалось о том, как много таких безликих вечеров ждут её впереди, и изменится ли хоть что-то после маячившего впереди замужества.

Отвлечь Лизавету от тягостных мыслей смогла лишь хлопнувшая в прихожей дверь. От громкого звука она вздрогнула, выронила вилку из пальцев — та со звоном столкнулась с тарелкой под недовольное цыканье мачехи. А следом раздался ещё один, куда более громкий звук:

— А что ж это меня никто не встречает?! Неужто забыли батьку?!

— Стой, куда! — тут же вскричала мачеха.

Но Лизавета не слушала. Она вскочила из-за стола и побежала ко входу в дом так, что юбки захлестали по ногам. Отец уже ждал, распахнув тёплые объятия.

— Здравствуй, здравствуй, мой птенчик, — пробасил он, и Лизавета почувствовала, как в макушку ткнулся колючий подбородок. — Вижу, соскучилась!

— Ты как? Как доехал? Голодный? — едва отстранившись, завалила его Лизавета вопросами. — Устал, поди! Давай я слуг снаряжу, чтоб воды тебе на ванну нагрели!

Она готова была снова сорваться с места, но отец удержал, сжал крепко-крепко предплечья:

— Постой, дай на тебя наглядеться!

Лизавета удивлённо посмотрела снизу-вверх. Отец глядел на неё в ответ с непривычной нежностью. Нет, он и раньше смотрел на неё исключительно с любовью — но теперь тёплые чувства будто смешивались с какой-то… грустью?

— Всё хорошо? — осторожно поинтересовалась Лизавета.

— Да, конечно! — он ответил слишком поспешно. — Просто не могу поверить, как же ты у меня выросла! Кажется, всего пару лет назад вот такая крошка по дому бегала, а теперь — девица на выданье! Смотрю, и каждый раз удивляюсь!

Смущённая, Лизавета заправила прядку за ухо. Она не знала, что на это ответить: простое «Я тебя тоже люблю» звучало слишком обыденно, привычно и никак не выражало всю гамму чувств, таившихся в груди. Впрочем, отвечать и не пришлось.

— А с женой не желаете поздороваться? — это мачеха возникла на пороге.

— Желаю, конечно, желаю! — напоследок сжав Лизавету за плечи, отец отстранился. — Я, вон, и подарочек тебе привёз, да какой! Увидишь — будешь диву даваться! Такого в наших краях-то и не сыскать!

— Да прям-таки не сыскать! Ты-то ведь тоже не за тридевять земель катался!

— А всё же удивить тебя смогу.

Да уж, так удивлю, что мало не покажется…

Так, то ли споря, то ли воркуя, они вместе вышли из прихожей, оставив Лизавету позади и в лёгком недоумении. Право слово, отец вёл себя очень странно! Мачеха же была в своём репертуаре — Лизавета порой даже задумывалась, так ли уж она любит отца. Или, может, любила когда-то, но чувства с годами угасли и любовь сменилась терпением?

Вздохнув, она направилась вслед за родителями. Те нашлись в гостиной: отец сел в любимое кресло, мачеха — прямо напротив. На столике между ними уже дымился изящный чайник, а рядом стояли две кружки, будто бы намекая — Лизавете здесь было не место.

— Дорогая, прости, но не могла бы ты дать нам с мамой минутку? — заметив её краем глаза, отец повернулся, посмотрел извиняющимся взглядом. — Есть новости, которые я бы хотел обсудить только с ней.

— Да, конечно, — чувствуя себя ещё более растерянной, Лизавета отступила.

Не так уж часто родители просили оставить их, чтобы посекретничать. Порой ей вообще казалось, что у мачехи с отцом не осталось никаких тайн — такой простой, безыскусной была их жизнь. Мачеха целые дни проводила за чаепитиями и тем, что называла обсуждением новостей. Отец жил работой: если не ездил куда-то с товаром, то запирался в конторе с бумагами о купле, продаже и займах.

Конечно, у обоих были постыдные увлечения — мачеха не гнушалась провести вечерок за бульварным романом, отец порой прикладывался к бутылке, но всё это казалось сущими мелочами. И вот, нате вам, появились какие-то секреты!

Лизавета, поражённая и, признаться, слегка возмущённая, позабыла об оставленном ужине. Она ушла наверх и вот уже несколько минут то ходила из одного угла своей комнаты в другой, то растерянно топталась на месте. Она мучилась непониманием, ожиданием и смутной надеждой на то, что в итоге ей расскажут о предмете тайного разговора. Хотя, может, лучше бы не рассказывали, чтобы их жизнь по-прежнему виделась такой же простой.

Растерянная пуще прежнего, Лизавета беспомощно села на кровать. Потом подскочила, зажгла стоявшие то тут, то там свечи. Комната наполнилась тусклым, неровным светом, от которого сомнения и подозрения Лизаветы только усилились.

— Нет, ну что может случиться! — забормотала она себе под нос. — Папенька ездил в деревню, отвозил товары… может, его ограбили? Да нет, он выглядел целым и невредимым. А может, обманул кто? Сунул фальшивую монетку, а папенька сразу и не понял… Хотя он столько уже в этом деле, наверняка его непросто обмануть. Но если рассчитались не деньгами, а драгоценностями? Впрочем, откуда драгоценности у деревенских…

Идеи кружили в её голове, словно рой пчёл, и скорее раздражали своим гудением, чем успокаивали. Надеясь утихомирить мысли, Лизавета подошла к окну, отворила створку. Снаружи пахнуло тяжёлым, влажным, чуть сладковатым воздухом — будто дождь скоро пойдёт. Лизавета вдохнула его полной грудью, но легче не стало.