Жена на продажу, таверна на сдачу
Шрифт:
— Даже твой отец?
— Он первый. Говорил всегда, что важнее уметь считать. А пишут только дураки.
— Ну-ну, — протянула я. — Давай-ка, все равно напиши.
— Что?
— «Блюдо дня! Чечевичная похлебка с чесноком!»
— Это и так все знают.
— Не спорь!
В общем, пока я чистила лук, Карл трудился над оформлением первого в нашем заведении меню.
И вышло у него вполне неплохо.
Я же тем временем начистила и нашинковала лук, нарезала соломкой морковку.
Морковь
Как из таких вкусных овощей можно было приготовить невкусный суп?! У Карла определенно талант…
— Как ловко у тебя получается! — изумился Карл, подойдя посмотреть, что я там делаю. — Я б возился битый час!
— Мастерство не пропьешь! — хмыкнула я. Карл с удивлением посмотрел на меня:
— Ты выпить любишь? А по твоему виду не скажешь…
Я так и покатилась со смеху.
— Да нет, конечно. Не люблю я выпить. Это просто… ну, поговорка такая. Вроде шутки.
— А, про художника тоже?
— А ты сообразительный, Карл! Зря папаша на тебя дураком обзывается. И про художника тоже!
В большом котле, который мы кое-как отмыли вдвоем, на ослепительно-желтом, приятно пахнущем семечками, масле я поставила тушить лук и морковь. Масло стало оранжевым, закипело пузырями.
Карл под моим чутким руководством из запасов папаши Якобса набрал самых спелых помидоров. Ошпарил их кипятком и содрал с них шкурку, а я мелко нарезала, изрубила их в кашу, и отправила в котел. Немного посолила. Добавила несколько крупинок желтого сахара, что громыхали одиноко в горшочке.
«Вместо томатной пасты», — подумала я. Тут-то такой приправы взять было неоткуда!
Овощи жирно чавкали в котле, протушиваясь в собственном соку. Я помешивала их деревянной ложкой с длинной ручкой. А Карл, промывая чечевицу вдвое больше обычной порции, слюнки глотал.
— Как вкусно пахнет! — восторгался он. — Неужто это просто лук и морковка? И они бывают такие вкусные?!
— Еще как бывают, — усмехнулась я. — Ну, готово у тебя? Давай, сыпь сюда!
Карл засыпал чечевицы в котел. Над котлом поднялся душистый пар, и я налила воды в варево.
Оранжевое масло, блестя, всплыло наверх, а вода закипела ключом у горячих стенок.
Я чуть посолила нашу похлебку и накрыла крышкой, а Карл снова гулко сглотнул и облизнулся.
Мальчишка был голоден, ведь свой ужин он мне отдал.
— Ничего, — посмеиваясь, сказала я. — Потерпи немного. Скоро поешь вдоволь!
Пока чечевица варилась, мы с Карлом почистили несколько головок остро пахнущего чеснока и тоже кинули их в варево. Ну, и заключительным штрихом я кое-как порезала черствый, почти засохший каравай на мелкие кубики.
— Добавлять в каждую
Похлебка вышла красивая, оранжевая, приятно пахнущая чесноком, с небольшой кислинкой томатов. Жаль, приправ не было. А то суп пах бы сильнее
Я намеренно чуть передержала ее, чтоб чечевица разварилась сильнее. Ведь истолочь ее в пюре мне было нечем. Но, надеюсь, у лесорубов все хорошо с зубами, и они прожуют мягкие зерна?
Досолив как следует, я перемешала похлебку, отчего по всему дому поплыл густой, вкусный запах.
— Ну, неси чашку, Карл! — весело велела я. — Будешь снимать пробу!
Карла дважды упрашивать было не надо. Он мигом принес свою миску, и я щедро зачерпнула похлебки и налила ему огненного цвета суп до краев!
Карл даже заплясал от радости, когда я ему сыпанула горстью сухариков и вручила ложку.
Он тотчас принялся есть, хотя похлебка была еще очень горяча.
— Погоди! Сливок бы сюда, — всполошилась я. — Тогда будет вкуснее и не так горячо!
Я метнулась к шкафчику с приправами за сливками.
И в этот миг дверь таверны открылась, и вошел мой первый посетитель!
В глазах потемнело, сердце от волнения едва не выскочило из груди. Но я поспешила ему навстречу, восторженно и испуганно ахая.
Это, конечно, был не магнат кампании-гиганта. От него не пахло дорогим одеколоном, и ботинки у него были совсем не лаковые.
С плеча он сбросил у входа пару сучковатых поленьев и зарычал — наверное, это приветствие у него такое. Или говорить он не умеет. Или разучился — с кем там особо болтать, в лесу-то.
Это был самый брутальный и самый грязный мужик, какого я видела! Видимо, угольщик. Его одежда была местами закопчена, а от войлочной шляпы несло гарью и дымом.
Ручищи его были огромны и волосаты.
На плече огромный топор.
Лицо пересечено огромным шрамом.
И до бровей заросло жесткой бородищей!
Лоб его был низкий, массивный, как у неандертальца. Об него разбивались любые вопросы и, конечно, неловко отскочившие от дерева топоры!
Он шумно протопал к столу, плюхнулся шумно на лавку и молча уставился на меня.
Но я расцвела, словно передо мной был мультимиллионер.
— Доброго утра, мастер…— тут я замешкалась, но Карл, спешно дохлебывающий свой суп, пришел мне на помощь.
— Бъёрн, — подсказал он мне, и я заулыбалась еще шире.
— Бъёрн, — повторила я. — Какое чудесное имя!
— Ы-ы-ы, — произнес Бъёрн, скаля в приветливой улыбке широкие, как пеньки, но редкие, как березы в сосняке, зубы.
Его шляпа, приподнятая мощными бровями, съехала со лба на затылок. А я увидела чистые голубые глаза угольщика. И неподдельный интерес в них.