Жена на продажу, таверна на сдачу
Шрифт:
У меня в глазах потемнело. Дюжина серебряных! Это где ж их взять!
— Ну, еще перемыть тут все, перечистить, — продолжал папаша Якобс. — Ну, чего встала? Быстрее исполнишь все, быстрее освободишься! За работу давай принимайся, лентяйка!
Он обернулся к Карлу, покопался в кармане грязных штанов и вынул пару монеток.
— Живо тащи мне самогону! — рявкнул он на сына, кинув ему деньги. — Да смотрите мне! Ужин погано приготовите — шкуру спущу с обоих!
И, шаркая ногами, побрел в свою комнату.
Вот же жадный
Двенадцать серебряшек, двенадцать! Откуда столько взять?!
Положа руку на сердце, это было чересчур много.
На десять серебряных можно было купить маленький, но приличный домик. На оставшиеся два — корову или пару молочных коз. Молоко продавать, уже с голода не помрешь.
Откуда бы мне, несчастной служанке, столько денег взять?!
И утащить у папаши Якобса не получится. Он прекрасно считал. Он знал, сколько лесорубов к нам заходит, мог посчитать, сколько они денег оставят. Да еще и дрова… по дровам тоже мог определить, сколько гостей заходило.
Вот как тут заработать?!
— Не грусти, — робко ободрил меня Карл. — Я тут подумал… Ты права. Если я устроюсь к кому-то работать, ну, например, на ночь, то мы сможем набрать нужную сумму.
Я обняла Карла, чуть не расплакавшись.
— Добрый ты человек! — прошептала я. — Но ты итак устаешь. Не нужно еще больше тянуть из себя жилы. Нет; я что-нибудь придумаю.
— Да что ж тут придумаешь, — произнес Карл, тяжело вздохнув.
— Моя забота! — ответила я. — Ну, беги за самогоном! Нам бы отдохнуть немного, а потом ужин готовить. И лучше бы чтоб папаша твой не стоял у меня над душой!
Карл ушел, а я налила в ведро воды погорячей, взяла щетку и принялась убираться.
Ведь лучше всего мне думалось, когда я работаю. Тогда излишняя энергия, подогревающая мне котелок до состояния закипания, уходила в движения. И думалось продуктивнее.
Таверна, и верно, была закопчена и засалена донельзя. Я яростно терла и терла стены, собирала грязную воду, текущую по дереву, и снова принималась шоркать щеткой.
Вымела всех невинных пауков вместе с их паутинами из углов — извините, ребята, вам тут не место!
Отскоблила столы и лавки, окатила их кипятком. Миски и чашки замочила в бадье со щелоком. С пола отскребла грязь, яростно работая щеткой. Да так, что на мокрых досках ни песчинки не осталось.
Словом, к обеду я отмыла зал. С меня сошло семь потов. В таверне пахло чистотой и влажным деревом. Чистая, словно новая посуда, была расставлена по полкам.
А я так и не придумала, что делать.
Признаюсь, меня охватило отчаяние.
Я очень устала, спать хотелось, руки тряслись. Если я так буду каждый день урабатываться, то о какой подработке может идти речь? Нет, не смогу…
От отчаяния и злости перешла снова на кухню, принялась драить шкафчики и всякие банки из-под специй.
Вот ведь тоже задачка! Сливки эти!
—
Я открыла дверцу.
Ничего там не было. Мокрые полки и рядок стеклянных банок.
— Ну, ладно, — проворчала я, закрывая дверцу. — Не просто денег! Двенадцать серебряных мне надо! Давай!
Я зажмурилась, досчитала до ста, открыла глаза, распахнула дверцу, и…
Ничего.
Пусто.
— Ну, я же не сумасшедшая, — чуть не плача, пробормотала я. — Сливки были, это точно! Я помню, как лила их в котел, как размешивала! Ну, что тебе стоит, шкаф?!
Нет, может, я все же чокнулась? Стою, со шкафом разговариваю… Денег у него прошу…
Даже банкомат так просто денег не даст! Там карта нужна.
А тут шкаф с дохлыми мухами.
Я захлопнула дверцу шкафа, прислонилась к нему пылающим лбом и задумалась.
Неужто нет выхода, и придется воспользоваться щедрым предложением Карла? Заставить мальчишку надрываться на двух работах? Нет, конечно, я б его прикрыла тут, в таверне. Все дела б за него делала. Дрова вон рубила б! Но он, такой худой и хрупкий, долго ли продержится?
Он вечно голоден.
Недоедает, наверное, со смерти матери. А может, папаша его не кормил и во время ее болезни. Как давно Карл видел мясо?
Наверное, очень давно.
Нет, если б он регулярно хорошо питался, тогда силенок у него было б побольше. И тогда можно было б принять его помощь. И не стыдно. Но его надо откармливать полгода, прежде чем он хотя б на человека станет похож.
И то — одним только чистым мясом.
Например, окороком. С хлебом и с теми же самыми сливками.
Воображение тотчас нарисовало мне морозный парок в холодильнике, где на огромной фарфоровой тарелке лежал копченый свиной окорок, перетянутый крепкими нитками.
Он соблазнительно пах копченостями, дымком и травами. Шкурка у него была темно-коричневая, жёсткая. Под ней — тонкая прослойка нежного сальца, кое-где сварившегося до холодца.
А само мясо, сочное, со слезой, розоватое к середине, прозрачное, если его нарезать тонко-тонко, пахнет неповторимым запахом коптильни, дыма, чеснока. Его можно разобрать по волокнышку, тоньше нити. И бутерброд с ним будет такой вкусный...
В лоб мне пахнуло холодом, и я даже вздрогнула.
— Что за черт? — пробормотала я, отчетливо уловив характерный запах холодильника и услышав звук работающего компрессора.
Распахнув шкаф, я не поверила своим глазам.
За деревянными дверцами шкафа действительно был холодильник.
И посередине него стояла тарелка с окороком!
А на боковой полке опять-таки нужные мне сливки…
За моей спиной раздался грохот.
То Карл уронил на пол принесенный бутыль с самогоном, увидев разверстые врата рая — холодильника.