Женатый мужчина
Шрифт:
— Не люблю богачей.
— Масколлы тоже богатые люди.
— Сравнил!
— Она ведь не виновата в том, что богата.
— Понятно, но все равно богатство развращает… Джону только этого и надо было.
— Рад, что ты так считаешь, потому что мы почти на мели.
— Ты всегда это твердишь.
— У нас на две тысячи превышен кредит в банке, а мне еще надо платить налоги за прошлый год.
— Все превышают кредиты.
— У других под обеспечение есть имущество, а у нас всего-то активов — этот дом, коттедж да мои гонорары. А если я стану королевским адвокатом и потом
Клэр презрительно фыркнула:
— Ну и что от меня требуется? Идти работать?
— Какая уж работа, у нас дети. Но, возможно, нам придется продать коттедж.
— Ни за что! — вскинулась Клэр.
— Если меня изберут, я все равно вынужден буду работать по выходным в избирательном округе. И потом, продав коттедж, мы не только освободимся от выплат под вторую закладную, но и получим приличную сумму, чтобы покрыть наш дефицит в банке, выплатить часть ссуды за этот дом, ну и купить что-нибудь, скажем новую машину.
Клэр встала, подошла к раковине и с грохотом поставила туда суповую миску. Затем в полном молчании подала ему чистую тарелку и вывалила из глубокой сковородки разогревавшиеся там консервированные пельмени.
— Что ты на это скажешь? — спросил Джон.
— Хочешь, положи себе зеленого горошка. Джон встал, пошел к плите.
— Конечно, грустно, — сказал он, — ведь мы немало вложили в этот коттедж, но я действительно не вижу другого выхода…
— А где мы будем проводить каникулы, отпуск? — спросила Клэр. — В Хакни-Марш? — Она не выговорила это, а прошипела.
— Нет, зачем же? Но ведь есть же Бьюзи.
— Ты прекрасно знаешь, что больше недели я там не выдерживаю. Возвращаемся к тому, с чего начинали десять лет назад.
— В отпуск можно поехать за границу… снять дом в Тоскане или в Дордоне.
— Это ты сейчас так говоришь, а дойдет до дела, скажешь, что мы не можем позволить себе такой роскоши. Всегда так. — Ее нежное лицо, такое прелестное, когда она была спокойна и улыбалась, сейчас перекосилось от злобы.
— А что я должен говорить, — спросил Джон, — если неоткуда взять денег?
— Ой, говори что хочешь. — Она скосила глаза на повисшую прядь волос, словно решая, надо мыть голову или нет.
— Если бы ты хоть на чем-то экономила…
— Ах, так это я во всем виновата? Это я расточительница? Это мои туалеты от Сен-Лорана и уик-энды в Сен-Морисе разорили нас… — Она перестала рассматривать свои волосы и перевела на Джона презрительный взгляд. — И конечно же, я уйму денег трачу на прислугу, верно? Я держу повара, и няню, и экономку…
— Да разве я об этом…
— А о чем же тогда? Где она — моя расточительность?
— А оставлять два дома, когда мы и один-то едва можем себе позволить…
— Мы могли бы позволить себе два дома, если бы ты не расхаживал по ресторанам и не тратился на клуб. Во что тебе обходится членство в «Гаррике» [37]? Сто пятьдесят фунтов в год? А ты туда даже дороги не знаешь.
— Я достаточно зарабатываю, чтобы позволить себе эту небольшую роскошь…
— Ах, ты называешь это небольшой роскошью, только-то? Так, может, поменяемся местами? Ты будешь целыми
Джон побледнел:
— Ты считаешь, что я хочу, чтобы все знали, какой я замечательный?
Клэр ответила, чуть, впрочем, помедлив:
— Да. Именно так я и думаю. Всю жизнь ты занят собственной персоной. Ты упиваешься собой, и, как закоренелому пьянице, тебе нужна все большая и большая доза. Вперед и выше — вот твой девиз. И всегда так было. Меня ты ни в грош не ставишь. Да и детей тоже. Мы нужны тебе для украшения жизни — гарантированная супружеская ласка, еда и дружеское участие, — а сам продолжаешь свое героическое шествие во имя приумножения славы Джона Стрикленда…
Бледный как смерть Джон отодвинул тарелку с остатками пельменей.
— Ты действительно думаешь, — спросил он ее, — что я стремлюсь домой ради, как ты выразилась, гарантированной супружеской ласки, еды и дружеского участия, какими меня здесь одаривают? — Он встал, взял из вазы на буфете яблоко. — А может быть, ради приятной беседы?
— Ах, иди ты к черту.
Он встал и направился по лестнице вверх. За его спиной раздались всхлипывания, но было уже половина десятого, а он как раз хотел посмотреть телепередачу. Клэр появилась позже — он даже не повернулся в ее сторону. Они сидели, уставившись на экран, как две усталые собаки — на затухающий костер. В половине одиннадцатого — раньше обычного — Клэр приняла ванну и отправилась спать. Джон досмотрел программу до конца, а когда вошел в спальню, свет у нее на тумбочке был выключен, и она лежала, отвернувшись к стене. Он даже не попытался, по обыкновению, обнять ее: в крови оставалось достаточно джина, чтобы тут же заснуть.
Глава седьмая
Джон проснулся без вчерашнего раздражения, но не забыв обиды. Он не разговаривал с Клэр — просто не замечал ее, словно это был движущийся предмет. За завтраком он прочел газеты, как всегда, поцеловал сына, когда тот собрался в школу, и, как только за Томом закрылась дверь, снова уткнулся в «Таймс», а Клэр — в «Дейли мейл». Случись им встретиться взглядом, они бы обнаружили в глазах друг у друга абсолютно одинаковое выражение: не гнев и обиду, а скуку и неприязнь.
Газета, как и телевизор накануне, отвлекла Джона от мрачных мыслей, но когда он вошел в метро и поехал по Центральной линии в суд, то снова задумался и понял, что мысли Ивана Ильича, терзавшие его летней бессонной ночью, теперь не покидают его и днем. Он понимал, что половина жизни прошла почти впустую, но вот он достиг поворотного пункта, однако жена мешает ему исполнить задуманное. Женщина, ставшая его женой, губит его — она сначала сковала его по рукам и ногам, теперь набросила удавку на его душу.