Жертвуя малым
Шрифт:
Он разбрасывал их, как котят, небрежно ломая кости, и шел, похрустывая снегом, вперед. Волки перегруппировались, стараясь вновь окружить его, задержать, Соль видел, как шаман координирует их. Но Молох держал курс прямиком на старика, расшвыривая с дороги матерых, и вскоре испачканная в крови ладонь, отбив встречный удар, вцепились в кудлатые седые волосы, запрокидывая старику голову. Шаман попытался оттолкнуть его, Молох сломал ему руку. Уцелевшие волки, рыча, навалились сзади, пробуя укусить, но зубы их бессильно скребли по затвердевшей плоти божественного тела. Молох наклонился над горлом старика, разевая пасть. Шаман закатил глаза, лицо его побагровело; сам не свой от ужаса, Соль толкнул Молоха, вытесняя его из-за пульта управления.
«Пощади! — взмолился он к скалящемуся за спиной Молоху, пробуя сбросить его холодные руки со своих. — Ведь ты хотел стать человеком, умереть с достоинством, чтобы избавиться от того, другого!»
«Дурак! — процедил бывший хозяин насмешливо, и Соль с дрожью увидел, как черные руки Молоха, словно побеги, врастают в его собственные ладони. — Я и есть тот, другой. Всегда им был. И я не собираюсь умирать! Уж точно не теперь, когда появилась такая чудесная возможность уничтожить твоими руками все, что дорого тебе!»
Он развернул их общее тело к Волчице, ощерился ей в лицо. Она сияла — бело, лучисто — полуобнаженная и прекрасная, но глаза ее были темны от грусти. Соль увидал эту грусть в ее глазах, прочел в них ее готовность умереть, и с силой вскинул руки, сбрасывая с себя черные конечности Молоха.
«Ни за что!» — сжав зубы, подумал он, и заставил тело отступить от коленопреклоненного шамана и его внучки, легко идущей навстречу.
Волки разбежались, те из них, кто держался еще на ногах. Сосредоточенная и грозная, Волчица скользила между деревьями и свет в ней нарастал. А Соль запертый в самом себе наедине с Молохом, боролся с ним за право на свободу.
«Они мертвы, все твои волчки, погляди хорошенько, — вот они лежат, павшие от твоей руки! Кто ты такой, несчастная жестянка, чтобы судить, жить мне или умереть, — ты, который стольких из них обрек на смерть? Вот и девка твоя идет, чтобы ради тебя расстаться с жизнью, — я вижу это в ее глазах, ее волю к смерти. Если даже сейчас ты спасешь ее, если даже уничтожишь меня, какая участь ждет твоих волчков в будущем? Они все сдохнут, все до единого станут кормом для таких, как я. А ты, ты сам — ты такой же, твои руки красны от их крови, пальцы скользки от их мягких мозгов, и даже если сейчас ты победишь меня, куда ты денешься от себя самого? Ведь ты стольких убил, ничтожество! Ведь ты ничуть не лучше, чем я!»
Так шептал Молох, и одолевал в схватке, а Соль слабел, теряя силы, разрываясь между желанием возразить и необходимостью повернуться к Волчице, взглянуть еще раз, чтобы убедиться; поскорее прогнать ее прочь. Пусть забирает деда и тех, кто уцелел, пусть уходит отсюда, бежит куда подальше, пусть не видит всего того, что он здесь учинил, пусть никогда не знает, что это он, он во всем виноват!..
Молох, торжествуя, отшвырнул его прочь, и повернулся к пульту управления, торопливо оперируя рычагами и кнопками. А Соль выпал — как пассажир из раскрытой двери скоростного болида, — он вдруг оказался за пределами собственной физики, словно изгнанный дух, и опять мог только наблюдать со стороны, как завязывается финальная сцена этой драмы. Круг застывших волков, двое поддерживают за плечи заходящегося в приступе кашля шамана, грязный истоптанный снег и в центре — напротив друг друга — две недвижимые фигуры, черная и белая. Они похожи и не похожи — обе обнажены по пояс, в струящихся по спинам накидках из светлых волос, по-юношески
«Акмэ, нет!» — думает он и малодушно зажмуривается, когда они сходятся вплотную.
Белый сполох проникает сквозь зажмуренные веки. Волки рычат, шаман харкает, кашляет, хрустит снег под двумя парами босых ног. Соль открывает глаза и видит то, что ожидал и чего боялся увидеть больше всего на свете: Волчица, его Акмэ, делает гибкий бросок к противнику, тот, пригнувшись, бьет ее по ногам, обрушивая в снег. Наваливается сверху, игнорируя ее попытки вывернуться, сцепляет руки на горле. Белые вспышки следуют одна за другой, в их свете на склонившемся над жрицей лице проступает хищная змеиная харя. Задыхаясь, Волчица бьет врага под дых, он ухмыляется, наотмашь смахивает ее руку. Скрипит кость, Акмэ стонет, а волки начинают молча атаковать Молоха, один за другим. Он отбивается от них свободной рукой, затем, оставив Волчицу с посинелым лицом лежать в снегу, поднимается, отряхивается, сбрасывая с плеч волков. Они разлетаются по кругу, а он, широко развернувшись, начинает по амплитуде обходить их, наклоняясь, чтобы добить.
Соль во все глаза смотрит на Волчицу. Она лежит неподвижно, но вот вздыхает, морщится, неловко пробует сесть. У шамана, ее деда, по-прежнему давящемуся кашлем, сломана правая рука, у нее — будто в насмешку, левая. Стараясь не потревожить ее, Акмэ поворачивается, скребя пальцами снег, и сосредоточенный, печальный взгляд ее упирается в Соля.
«Помоги», — беззвучно шепчет она и поднимается, чтобы вновь сойтись с Молохом в рукопашной. Ее сияние по-прежнему ярко, оно пульсирует и бьется в такт с ударами сердца, но тело ее изранено, на шее темнеют следы от пальцев, а белая шерстка мокра от крови.
«Помоги, — повторяет она, глядя Солю-наблюдателю в лицо своими яркими, грустными, полными решимости глазами. — Одной мне не одолеть».
«Уходи! — кричит ей безмолвно Соль, — спасай свою жизнь, Акмэ!»
Но она лишь качает головой, и слабая улыбка на миг распускается на ее бледных губах. Волчица взглядывает на руку Соля, и вновь — кратко — глядит ему в лицо, вновь повторяя это свое беззвучное «помоги», и все внимание ее сосредотачивается на Молохе. Тот вальяжно идет к ней, растопырив испачканные по локоть в крови руки, и змеиный, темно-алый его взгляд полон довольства. Волчица вновь набрасывается на него, он легко подминает ее, опрокидывая в снег, и вновь, наслаждаясь, начинает душить.
Соль видит это, видит, как она снизу бьет Молоха в живот, как ярким светом сияет ее острая, напряженная ладонь. Он видит, как постепенно Волчица теряет силы, и белый ореол, окутавший ее и Молоха, начинает тускнеть. Напоследок он слышит, как тихо стало вокруг: умолк шаман, не слышно волков, только удовлетворенное сопение Молоха и прерывистый, со всхлипами сип, с каким Волчица ловит ускользающий от нее воздух. Соль обводит взглядом ночной лес, укутанный снегом присмиревшей метели, и понимает, что все волки мертвы. Акмэ еще жива, но с каждым мигом, с каждым всхлипом жизнь ее иссякает.
Он опускает взгляд и видит собственное, прозрачное, как у призрака, тело. Подносит к глазам кулак, разжимает его, глядя, как рождается на раскрытой ладони белое сияние. Оно пухнет, набирает силу, течет по запястью вниз, к локтю, высвечивая синие вены. Глядя на это, слыша, как, слабея, всхлипывает Волчица все тише, Соль понимает, наконец, что должен сделать.
Он возвращается в тело. Не Молох вышвырнул его, он вывалился сам, не желая участвовать в смертоубийстве, хотя бы не участвовать в нем. Но Молох его, Соля, измазанными в волчьей крови руками убивает Волчицу у него на глазах, и наслаждается полной победой над жестянкой.