Жертвуя малым
Шрифт:
Я вытерла глаза, отдышалась. Отпила из чашки остывший чай.
— Сто лет… И все это время ты искал Аласту?
Он нехотя, искоса бросил взгляд.
— Вначале просто бежал. Старик прогнал, велел никогда больше не появляться. До лета бродил вокруг волчих угодий, добивал беспризорных младших Молоха. Потом ушел. Хотел спрятаться, забыться. От себя, от памяти о том, что натворил. Лет пять пытался убежать, убивал несытых в надежде, что однажды ресурс переполнится и система выйдет из строя. Хрена ли! Бездна отступила, лишь однажды с тех пор видел ее так близко. А потом отыскал Грозный Лай, прилепился, хотя и пробовал поначалу прогнать его, совсем как он в первую встречу. Но бывший вожак не ушел. Ему некуда было идти: старик умер, туман закуклился, а выжившие в той бойне волки одичали и разбежались. Из всей семьи, из стаи, остался у Грозного Лая один Светлый. А сам он
«Как же прозреть?» — хотел спросить его, да не успел: отлетела душа грозного волка, сбросила с легких крыльев изношенные одежды плоти. Похоронил его, — Соль вздохнул, — погоревал, и дальше в бесплодный путь пустился: уже не убежища искать, а найти ее, Аласту заповедную, Вечную волчью невесту, найти и спросить у нее — довольна? Рада, что по-твоему вышло?!..
— Ты ее уничтожить хочешь? — тихо, с мурашками по спине, спросила я.
Он усмехнулся.
— Почти сто лет прошло, Кора. Любая ненависть за этот срок перегорит.
— Но ты по-прежнему ищешь ее, ведь так? Для чего, Соль? И почему… в Империи? Ведь твоя стая погибла снаружи Купола… — я осеклась, заметив, как он недобро, совсем как Молох в его истории, осклабился.
— До тебя, верно, еще не дошло, — вкрадчивым голосом проговорил он и развернулся ко мне, набычиваясь. Я похолодела. Перевела взгляд на дверь купе, она была заперта на щеколду. Я посмотрела за плечо Соля, на шелковый шнурок, с помощью которого он вызывал проводницу. Не дотянусь. С интересом сытого хищника Соль вгляделся в мое лицо, хмыкнул. Развалился на диване, закидывая руки за голову. — Твоя Империя и есть те самые Заповедные острова, о которых рассказывал шаман когда-то. Средоточие мира, колыбель туземной цивилизации. То самое место, откуда расползлись по планете ростки зла. И цель Светлого, как ты понимаешь, разрушить его рассадник.
Он говорил доброжелательно, обыденным тоном, но смотрел все так же темно, недобро. Избегая его неприятного взгляда, я опустила глаза на колени, на дневник, раскрытый на них. Листнула страницы, открывая ту, на которой изображена была толстая немолодая женщина. У нее были прямые черные волосы до плеч, пухлые щеки, широкий плоский нос и узкие глаза с хитроватым прищуром. Нарисованная обнаженной по мощную крупную грудь, она тоже была покрыта штриховкой.
Еще одна шаманка, неуютно подумала я. На сей раз из племени тюленьих. Еще одна Мудрая, кто встретился Светлому в его поисках по ту сторону Грани. Она научила его, как проникнуть за пределы Завесы, которую он уже пробовал безуспешно преодолеть. Но в тот раз, с помощью ее советов, он надеялся наконец-то попасть на территорию Запретной страны. На этом записи и рисунки заканчивались: страницы были вырваны. Но измученный недосыпом мозг мой, наконец, заработал, и кусочки мозаики вдруг сложились в ясную финальную картину.
Соль, прозванный волками Светлым, после гибели своей Волчицы бродил по внешнему миру около сотни лет, истреблял немертвых, искал Аласту, желая уничтожить ее, если только это возможно. А потом, лет сорок назад, он прибрел на побережье, к маленькому, укрытому в горах приморскому поселению последних живых людей и просил впустить его, показать дорогу к дикарям-тюленям. Но осторожные защитники городка отказали ему в помощи. Тогда он пробрался сам, украл лодку и доплыл до тюленьих островов в одиночестве. Дикари приняли его, сочтя богом. Людям из городка угрожали несытые, и Светлый, Беловолосый, как сам он предложил называть себя, уничтожил вампиров, хотя тюленьи
Город пал, поселенцы лишились тени, двое из бывших прибрежных людей сумели преодолеть Купол, чтобы пополнить поголовье «храмовых животных». А спустя три десятка лет вслед за ними явился Светлый собственной персоной, явился, чтобы быть провозглашенным сыном самого Императора и, запудрив всем мозги, с помпой отправился в Вечный Город. Ведь именно там, по словам луноликой племянницы Божественного, донны Фредерики, находится Источник всего сущего, та самая Аласта, отыскать которую наказала Светлому перед смертью его волчья жрица. «Отыскать и освободить, Ее, и всех, кто заточен», но у беловолосого Соля, плебейского бога-разрушителя, похоже, есть насчет Аласты особое, вполне определенное мнение. Которым он, можно сказать, сейчас ничтоже сумняшеся поделился — со мной, простой послушницей, приданной ему в сопровождающие. И что же означает он, этот жест высочайшего доверия? Неужели…
Я подняла на Соля смятенный взгляд.
— Ты собираешься убить меня? — без обиняков спросила я.
Нахмурившись, он распустил сплетенные за головой руки; я вздрогнула.
— С чего бы? — спросил резко.
— Ну, я, — я сглотнула, — теперь все знаю…
Он кивнул, глядя неприязненно. Не придумав, что еще сказать, я молча пялилась на него.
— Давай дневник, — сказал он, наконец.
Я моргнула.
— А?
— Дневник гони, говорю, — он протянул руку. Я захлопнула тетрадку, передала ему через стол. Он шлепнул ее себе на колено, не раскрывая. — Ступай, — мотнул головой в сторону двери.
Я привстала, упираясь ладонями в столешницу.
— Ты обиделся? — пролепетала я.
Он молча указал мне на выход.
Я села на диван обратно. Выдержала его кипящий возмущением взгляд.
— Прости, — сказала примирительно. И уставилась в свою пустую чашку из-под чая.
— Ну правда, шла бы поспала, — спустя молчание сказал он мне мягко.
Я, разглядывая прилипшие на дне чашки чаинки, спросила:
— Зачем ты мне все это рассказал?
Он долго не отвечал, наконец, сказал со вздохом:
— Ведь это Инга твое общество навязала, несподручно, мол, без помощницы. А ты же ни шиша не понимаешь, что происходит, хлопаешь глазами своими коровьими и веришь всему, что тебе говорят. — Я собралась возмутиться, но он выставил ладони вперед. — Извини! Ты хороший человек, Кора, ты честная, верная, не шибко ум…, - под моим взглядом он стушевался, — хорошая! Но ты, — заговорил с новым пылом, — связалась с очень плохим парнем. Все, прежде имевшие с ним дело, погибли. Они все погибли, понимаешь, и лишь поэтому нельзя вдруг взять и бросить, отказаться от долга, надо довести эту партию до конца, но… Ты и Инга, пожалуйста, только вы останьтесь в стороне, ведь теперь вы все знаете, ты и она, и поэтому… Поэтому как-нибудь, очень прошу, постарайтесь выжить, не лезьте в финал этой истории… Если ей, Предвечной, так надо, пусть забирает себе последнего бога, но вы-то, вы — чужие, до вас никакого дела нет, ни до одной, ни до другой… — он опустил голову, кончиками пальцев теребя потрепанную тетрадную обложку. Обалдевшая, я сидела напротив, приоткрыв рот, переводила взгляд с его дрожащей на дневнике руки на длинную серебристую челку, завесившую лицо. Щеки горели от прилившей крови, от его, такого неожиданного, признания.
«Бог, он для всех, — с холодком в животе подумала я и обхватила себя за плечи, стараясь подавить внезапную дрожь. — Тот, кто пожелает его для себя, погибнет, Предвечная не простит ему». Но я не желала! Ничего такого никогда и в мыслях у меня не было, я просто… привыкла к Солю и сочувствовала ему, как если бы он был моим младшим родственником. А еще я почему-то была уверена, что он защитит меня, если что-то плохое случится. Да, он бывал груб и высокомерен, да, он использовал меня в каких-то своих неведомых делишках, но при этом всегда сохранял человечность. Он научил меня думать не только о себе, научил понимать и уважать правду других людей. Он был для меня как заноза в заднице, но он стал мне другом, какого у меня никогда прежде не было. Раньше я и представить себе не могла, что мне окажется нужен такой друг, человек, который сделает для меня мир шире, раздвинет тесные грани привычной жизни… Человек, для которого я сама, оказывается, представляю немалую ценность.