Жестокии развод

Тес Ария

– Если честно, то не очень. Как моя семья связана с вашим желанием научить чему-то вашу внучку?

Людмила Прокофьевна тихонько усмехается.

– Мы же все тут взрослые люди, Галя. Мы все понимаем, что Анатолий за человек. Он никогда не любил мою внучку, она всегда была для него лишь способом прыгнуть выше своей головы. Я открою тебе секрет: он не собирался рассказывать о своих отношениях. Настя знает, что у меня стоит неутешительный диагноз, и, как мне кажется, он просто надеялся на то, что я умру раньше, чем его прижмут к стенке окончательно.

Ну…для

меня это не новость. Конечно, я не знала, что со здоровьем у бабульки беда, но о грязных планах своего «благоверного» догадывалась. Это очень в его стиле. Мама всегда называла такое поведение: и на сосну залезть, и жопу не ободрать. Это о нем. Гребаный Петир Бейлиш…

– Я посчитала, что это нечестно, – подводит она итог, – Поэтому в тот вечер села в свою машину и приехала к вам домой. Ты должна была знать, что происходит за твоей спиной.

– Зачем вам это?

– Женская солидарность. Мой первый супруг тоже был редкостной сволочью…и знаешь? я все надеялась, что его гены не отыграют в Насте, но, как видишь, его сволочизм все-таки дал о себе знать.

– Я думала, это вопрос воспитания? – тихонько улыбаюсь, она отвечает тем же.

– Совокупность, Галя. Это совокупность.

– Хорошо. Допустим, я вас поняла, но…что вы от меня-то хотите?

– Я приехала, чтобы извиниться перед тобой за то, что сделала моя девочка. Знаешь…ты ее, наверно, считаешь злом во плоти, но это далеко не так. Не держи зла. Настя просто не понимает, и в этом моя вина колоссальна.

– Это так не работает.

– В курсе, но я не могла не сказать. Все-таки мы – родители, это те, кто должны хотя бы попытаться убрать за нашими детьми. Даже такую ситуацию. Особенно такую ситуацию…

Киваю. Горько, но она права. Родители всегда убирают за своими детьми – это аксиома. Сначала грязные памперсы, потом игрушку, а потом…грязь уже другого характера и размера.

Увы и ах…

Людмила Прокофьевна делает глубокую затяжку, а потом выпускает дым и вздыхает.

– Я знаю, что он не заплатил тебе за развод.

– Мы договорились иначе.

– И мы обе знаем, что и здесь он может попытаться соскочить. Поэтому…ты можешь не переживать больше из-за Ивана.

Неуверенно смотрю на Ваню, который моментально напрягается и наконец-то вступает в разговор.

– Ей и не надо за меня переживать.

Людмила Прокофьевна улыбается шире и теплее.

– Хороший ты мужик, Ваня.

– Меня вы тоже изучили? – саркастично выгибает брови, она слегка кивает.

– Конечно. Я чувствовала ответственность за то, что случилось с жизнью Гали, поэтому приглядывала за ней издалека. Когда я узнала, что Галя хочет помочь какому-то зэку, мне это не понравилось. Сам понимаешь. Но! В тюрьме о тебе только положительные отзывы. Даже за деньги. А так же твоя жизнь…Отец-одиночка, сын – золото. Ты – хороший человек, Ревцов, поэтому сегодня или завтра ваш адвокат позвонит вам и скажет, что отныне ты еще и свободный человек.

Меня как будто ударило

в затылок. В ушах зашумело, а сердце забилось, как бешеное.

– Ч-что? – шепчу, она кивает.

– Я подняла все свои связи. Не будет никакого суда и разбирательств. Иван – свободный человек.

– Это невозможно, – выпаливает он, но Людмила Прокофьевна непреклонна.

Она слегка мотает головой и говорит.

– За деньги возможно все. С той стороны нет никаких родственников, никто не будет жаловаться, а одно освобождение в такой огромной стране останется незамеченным.

Моргаю часто.

Здесь можно не верить, конечно, но я смотрю на Людмилу Прокофьевну и понимаю, что она не врет.

Сильнее сжимаю руку Вани, голос ломает от слез.

– Спасибо…

Она горько улыбается и мотает головой.

– Не нужно благодарить, Галя. Это меньшее, что я могу сделать за то, чтобы хотя бы немного ослабить грех своей девочки.

Хмурюсь. Людмила Прокофьевна тихо усмехается.

– Глупо, да? Но перед лицом вечности ты начинаешь видеть мир и эту жизнь совершенно в иной перспективе.

– Я не считаю, что это глупо.

– Хорошо.

– Но что будет дальше?

– А что будет дальше? Надеюсь, что вас ждет хорошая, долгая, счастливая жизнь. Искренне, Галя.

– Ваша внучка…

– Она только начинает свой путь искупления. Не волнуйтесь, она в полной мере заплатит за то, что сделала.

– Но…

– Только так она усвоит урок, Галя. Иногда в жизни нужно быть жесткой, только такой выбор есть, если ты хочешь по-настоящему научить чему-то своего ребенка.

Повисает тишина. Что ответить – я не знаю, но ее слова в полной мере находят отклик в моей душе. Да, она права. Иногда надо быть жесткой, чтобы чему-то научить, а это, пожалуй, самая главная ответственность родителя: не просто привести в этот мир ребенка, но показать ему, что нужно делать и как это нужно делать правильно.

– Что ж, пожалуй, на этом все, – Людмила Прокофьевна тушит сигарету в пепельнице, а потом встает.

Я встаю следом, мы встречаемся взглядами. Через мгновение она улыбается и открывает свою сумочку.

– Ах да, еще вот это.

– Что это такое?

– Договор, который ваш супруг заключил с Верным, – на стол ложится небольшая папка с логотипом его фирмы в форме голубки, – Он принес мне его в качестве доказательств, и я уверена, что ваш адвокат не отпустит этот документ, но пусть и у вас будет копия. Так вы гарантированно будете в безопасности.

Пару раз постучав по столу ногтем, она поднимает помутневшие, голубые глаза и тихо добавляет.

– Мне жаль, что так произошло. И мне жаль, что моя семья сыграла в твоей драме не последнюю роль, Галя, но знаешь, как говорят? Все, что ни делается, все к лучшему. Если ты когда-нибудь сможешь простить…я буду благодарна. Если нет? Что ж…значит, жизнь сама все расставит по своим местам. Я очень люблю свою внучку, но…над этим я уже невластна. Последнее, что я могу – это дать ей этот урок. Надеюсь, она когда-нибудь его поймет.