Жестокое царство
Шрифт:
– Мамочка!
– Мм, гм?
– Не хочу больше здесь оставаться.
– Знаю, милый. Но протри руки.
Линкольн, не двигаясь, глядит на влажную салфетку, зажатую в ее руке.
Джоан всматривается в темноту, разбавленную редкими пятнами света: свет от ближайшего фонаря, более слабый свет от фонаря по ту сторону деревьев, свет луны. Она опускает глаза на телефон. Темнота меняет предметы, Джоан это понимает. Ее беспокоил шум от телефона, но есть ведь и подсветка. В их ситуации свет – редкая и заметная вещь. Но наверняка должны были появиться новости, и в каком-то
Она склоняется над телефоном. Открыв один из сайтов, она находит там те же два кратких абзаца. На другом сайте местных новостей вообще ничего нет. Она вспоминает о новостях Си-эн-эн и видит отменный пиар-снимок входа в зоопарк. В углу снимка размещен баннер срочных новостей и под ним заголовок: «По имеющимся сообщениям, предполагаемая ситуация с действующим в бельвильском зоопарке стрелком перерастает в ситуацию с заложниками».
Джоан чувствует прикосновение влажной салфетки к икре.
– Не хочу вытирать руки, – объявляет Линкольн.
– Ш-ш. Говори шепотом. Мама кое-что читает.
– Не хочу вытирать руки! – выкрикивает он так громко, что она вздрагивает.
– Тише! – шипит она, опуская телефон в сумку. – Слишком громко! Они тебя услышат.
Он в упор смотрит на нее, и она тяжело вздыхает. Взяв Линкольна за руку, Джоан притягивает его к себе. Говоря, она успокаивается.
– Ты же знаешь, нам нельзя шуметь, – шепчет она. – И мы всегда моем руки после туалета. Иначе ты заболеешь.
Сказав это, она недоумевает, зачем заговорила с ним про гигиену.
Ситуация с заложниками.
Заложники.
– Я хочу заболеть, – заявляет Линкольн. – Мне нравится болеть.
Она медленно кивает. Он опять говорит громко. Кружась в паутине своих мыслей, она направляет на него все свое внимание. Нельзя винить его в строптивости. Они прячутся в грязи от вооруженных преступников. К тому же сейчас время ужина, и его настроение напрямую связано с содержанием сахара в крови. Он явно проголодался. Если она не накормит его, поднимется плач и вой, а может быть, и визг.
– Тебе нравится болеть? – спрашивает она.
– Да, – вызывающе произносит он.
Слишком громко, слишком громко, слишком громко. На нее опять накатывает ужас, но она подавляет его.
– Тише, – ласково просит она, осторожно, словно наливает ему в ложку сироп от кашля или расчесывает спутанные волосы; прикосновение – это все. – Знаешь, Супермен не может заболеть.
– Может, если есть криптонит, – откликается он, и на нее обрушивается приступ ликования сродни тому, что испытал Эдмунд Хилари при восхождении на вершину Эвереста. – Зеленый криптонит, – уточняет он. – Как в «Подземелье Дум» и «Скраге, Завоевателе Земли».
– Мне нравится та, что про Скрага, – говорит она.
Она замечает какую-то перемену в его лице: он задирает подбородок и расправляет плечи. Его обуял дух противоречия.
– А мне она не нравится.
–
– Самая нелюбимая.
Она не хочет давать ему повод для споров.
– Ладно, – соглашается она.
– Это ужасная книга.
– Ладно. Говори потише.
– Это самая плохая книга из всех, что мы читали.
Если он настроен воинственно, то будет изобретать аргументы. Она проводит рукой по своему лицу – кожа гладкая и упругая. Потом надавливает себе на веки, ощущая под пальцами твердые глазные яблоки. Убрав руку, она облизывает сухие губы и ощущает соленый привкус, и это не так уж неприятно.
– Хочешь поиграть со своими ребятами? – спрашивает она.
– Нет, – моментально отвечает он.
Когда Линкольн отвечает так быстро, это не считается. Она ждет. Наблюдает, как по лицу его проносятся мысли.
– Да, пожалуйста, – поправляется он.
И его дурное, строптивое настроение меняется. Исчезает так же быстро, как возникло. Именно так это обычно и бывает. И оно может снова появиться. Но она с этим справится.
Джоан открывает сумку и делает вид, что копается в ней в поисках игрушек, но одной рукой дотрагивается до мобильника. Она беспокоится из-за подсветки телефона и в то же время не хочет огорчать Линкольна своим невниманием. Ей кажется, под снимком зоопарка и заголовком были написаны важные вещи. Двумя касаниями она просматривает краткий текст.
На месте событий сейчас находится группа специального назначения…
Отделение полиции не раскрывает подробностей.
Свидетели дают противоречивые показания…
Это все же не изложение событий. Больше пробелов, чем сути.
– Мамочка? А мои ребята? – Линкольн кладет руку ей плечо.
– Сейчас достану, – говорит она, пытаясь осознать прочитанное.
Неужели полицейские по-прежнему считают, что имеют дело с одним человеком? И что этот человек закрылся в каком-то помещении? Неужели они думают, что опасность изолирована в одном месте?
– Мамочка! – снова торопит Линкольн, уже более громко и раздраженно.
Она поворачивается к нему, вытаскивает из сумки пригоршню пластмассовых фигурок и с некоторым сомнением вручает их ему – он всегда шумит, рассказывая свои истории, в ходе которых происходят битвы и споры, – но у нее нет выбора.
Если он станет шуметь, она его успокоит.
Джоан считает, что сделает это с легкостью. Словно она всегда может его успокоить, стоит только пожелать.
– Я могу сочинить историю. – Линкольн старательно расставляет фигурки на неровной земле. – У меня есть Хищник?
– Наверное, – отвечает она, шаря в сумке одной рукой.
Она кладет телефон в сумку: так она скорее пропустит сообщение, но сумка надежно загораживает подсветку экрана. Повернув голову, она изучает каждый дюйм пейзажа – деревья, бамбуковые заросли, рельсы железной дороги, открытые участки – и не замечает в тени никакого движения. Она слышит резкий отдаленный звук – возможно, детский плач. Она слышит его не впервые. Ей он кажется каким-то нереальным.
– Мама, ты нашла его? – спрашивает Линкольн.