Жить не дано дважды
Шрифт:
Шеф молча слушал длинное и путанное объяснение Василия. Мне так и хотелось крикнуть Василию: «Идиот! Не сумел сделать единственное дело». Шеф открыл тонкогубый рот, и я не поняла, он это сказал или кто-то другой. Густым басом, от которого заложило уши, и я не могла разобрать слов. Показалось, что шеф говорит на каком-то незнакомом языке. Я напряженно вслушивалась. И вдруг открыла: шеф говорит по-румынски.
Наконец, Василий вышел.
— Идем, — сказал он почему-то шепотом.
Мы вышли. На солнце я увидела лицо
— Где паспорта?
— Зачем-то оставил у себя. Известит, когда прийти.
Василий даже улыбнулся мне снисходительно, но не очень уверенно.
Путь до дому опять проделали молча. Василий шел впереди, негромко насвистывая, щурил глаза на яркое по-весеннему солнце. Благодушествовал оттого, что опасность позади.
На подходе к селу я окликнула его:
— Василий!
Он остановился, удивленно поглядел на меня — с тех пор, как мы приземлились на этой земле, я его не называла по имени.
— Чего тебе? — не без любопытства спросил он.
— Давай откопаем рацию.
Он свистнул и зашагал вперед.
— Послушай, Василий…
Он остановился:
— Тебе нужно — иди, откапывай!
— Я не найду!
Это была правда. Вчера я почти весь день пробродила в том месте, где мы приземлились, прошлась взад-вперед дорогой, которой шли в село. Но раскидистого дуба, под которым зарыта рация, не нашла. Вернее, нашла целый десяток дубов-близнецов. Не рыть же землю под каждым.
— Не найдешь — тем лучше.
И пошел дальше. Я нагнала его.
— Послушай, Василий, ты думаешь, что ты делаешь? На что ты рассчитываешь? Ведь наши наступают. Они могут быть здесь и через месяц, и завтра.
— Никогда!
— Почему ты думаешь — никогда? Наступление развивается. Наши придут…
— …а ты не выдашь меня, как не выдаю я тебя.
Я онемела — так вот на что он рассчитывает в крайнем случае.
— Ну, не-е-т… — Я задохнулась от ненависти. — Я тебя не пощажу!.. А ты меня не выдашь. Побоишься. У этих — я тебя за собой потащу. А ты доживешь до наших — тебя расстреляют.
Белыми от ненависти стали его глаза. Он грязно выругался и ушел. Я брела не торопясь, спешить некуда. От безвыходности хотелось плакать. По ту сторону фронта волнуются — задание срывается. Прищуренный, наверное, ходит сам не свой. Маринка, Клава, Нина бегают на узел связи к Вере, не нашлась ли я. А я вот тут — есть я и нет меня.
Как в бреду, прожила я еще три дня. Лиза бегала к Степану, не застала его. Я ломала голову, как найти «Северок», как найти помощника, за что зацепиться. На восьмой день я увидела на виселице мальчишек-москвичей и пленных. Девятый день лежала в постели — меня лихорадило, бредила. На десятый — пришел Степан.
— Марина, — робко позвала Лиза, войдя в комнату, — пустить к вам Степана?
— Степана? — открыла я глаза. — Какою Степана? Ах, Степана!.. Сейчас я, Лиза, только
Все мои болезни сразу прошли.
4.
Мы молча разглядывали друг друга.
У Степана непомерно широкие плечи. От этого, наверное, он кажется низкорослым. Крепкая мускулистая шея и тяжелые руки. А лицо, как у всех силачей, доброе, открытое. Ласковые серые глаза.
Я улыбнулась. Улыбнулся и Степан. Потом мы признались друг другу, что впечатление от первой встречи было самое благоприятное.
Степан напрямую спросил:
— Так вы, Марина, ищете связи с партизанами? Или вам просто нужно помочь — верный человек нужен?
Я промолчала, не решив еще, как разговаривать с ним. Сердцем я чувствовала, что Степану можно довериться. Но вот так сразу!
— Можете на меня положиться, — просто сказал Степан. — Помогу, сколько в моих силах. Я не выдам вас.
— А откуда вы знаете, что меня можно выдать?
Степан чуть удивленно посмотрел на меня.
— Вижу, что вы от наших… Как вам это объяснить? Молоды вы очень, Марина, не знаете еще людей….
Степан тоже был не старик — лет тридцать пять, тридцать шесть. Но мне, по моему возрасту, казался пожилым человеком. И, может быть, этот довод оказался самым сильным. А скорее всего безвыходность. Раздумывать не приходилось. И я призналась.
Рассказала про измену Василия, про зарытую радиостанцию и про то, что без помощи не смогу выполнить задания. Но я не сказала о том, что мы с Василием должны были представлять самостоятельную группу разведки. Даже намекнула — за мной есть люди, но они сейчас не могут выйти мне на помощь. Истинное положение вещей Степан узнал много позже, когда в село пришли наши.
Степан и не допытывался. Он понимал — говорю столько, сколько можно и нужно, чтобы ввести его в курс дела.
— С чего же начинать, Марина? — деловито спросил Степан.
— Надо отыскать, где зарыта радиостанция, и откопать ее.
— Хорошо, — сказал Степан. — Сегодня же ночью зайду за вами. Будем искать, где она зарыта. Я даже приблизительно угадываю место…
— Это не все, Степан, надо подумать о том, куда деть рацию. Где бы найти безопасное место, чтобы можно было держать связь?
— А у меня на чердаке. Тепло, светло, сухо. Дом на отшибе. Лес. Лучшего не найдешь.
Я готова была расцеловать его.
— Степан, но вы понимаете, чем это вам грозит, если…
Степан поднялся.
— Значит, ждите за полночь.
В точно назначенное время Степан царапнул по оконному стеклу ногтем, я вышла.
Он сунул мне в руки плетеную корзинку.
— В случае чего — по крыжовник.
— Сейчас крыжовник?
— За кустами. Там рядом заброшенный сад — пропасть крыжовнику. Крестьяне его выкапывают для своих дворов.