Житие архиерейского служки
Шрифт:
И тут произошло событие изумительное.
Пастор и пасторша с криками побежали по городу, вошли в канцелярию наместнического правления, взяли своего сына и отвели домой без всякого предписания.
И тут Полянский промолчал, не решившись начать дело против пастора.
Для города это было неожиданностью.
Оказалось теперь, что не только слава Полянского подорвана, но и дом пасторский, в котором гнездилось счастье господина парижанина, стал домом раздора.
Но тут пришла из Питера посылка утешительная.
Оказалось, что дело о разводе
Довольный, счастливый Полянский со слугою ехал на ревизию в Черниговский уезд.
И тут в лесу встретил он поручика барона Фелича и еще двух неизвестных.
Барон Фелич закричал:
– А, герой могилевский, это тебе не в сенате!
Полянский ответил из коляски:
– Барон, ты будешь нечестен, если захочешь мстить. Сделай так, как поступают в Европе: возьми пистолет, я возьму другой, а незнакомые мне дворяне будут нашими секундантами.
Но барон был пьян и весел.
– А в Европе, – сказал он, – не присылают к мужьям лекаря и полицейских для освидетельствования.
Тут схватили Полянского и начали его бить плетьми.
Полянского нашли в лесу брошенным и привезли в Могилев крестьяне.
Весь Могилев посетил героя Полянского. Сам Георгий Конисский пришел к нему с утешительной проповедью. Добрынин пришел с Луцевиным. И были приняты сейчас же после медика и написали челобитную на Фелича и Бринка.
Но в наместническом правлении председатель вернул челобитную как составленную в ругательных выражениях.
Пошла ябеда на ябеду, донос на донос. Ахшарумов писал на Полянского, Полянский на Ахшарумова.
Генерал фон Бринк продал дом, а потом продал мундир, и все съела верхняя расправа.
Нищим ходил старик по улице. И если кто подавал ему, то он останавливал благодетеля и говорил:
– И все ж таки я не понимаю: почему за мою жену дрался барон фон Фелич с Полянским, и при чем здесь генерал-губернатор, и почему мне теперь негде пить кофе? Зачем я пожалел свою бедную родственницу, зачем я покрыл своим именем чужой грех?
Потом господин фон Бринк начинал плакать и просить денег на табак. Все это было очень неприятно, и его старались обходить.
Господин Добрынин преуспевает
Однажды был вызван господин Добрынин к самому генерал-губернатору.
Генерал-губернатор принял его ласково и даже произнес:
– Садись.
Гавриил Иванович сел и посмотрел с удовольствием в большое губернаторское зеркало.
Таких в Могилеве было немного.
В зеркале на бархатном стуле с золотом и белой эмалью сидел молодой, тридцатичетырехлетний, как знал Добрынин, человек. Была на том человеке одежа хорошая, серый шелковый кафтан и чулки в тон. И была у этого человека шпага, и сидел он при самом генерал-губернаторе Пассеке.
Очень приятный вид представляло зеркало.
И даже приятно думать было, что Кирилл Севский, хоть он и не сослан в Суздальский
И монастырь-то какой – Киево-Михайловский, бедный.
А господин Гавриил Иванович Добрынин сидит с губернатором, деньги у него есть в росте на четверных процентах.
И за водку ему платят, и за лес ему платят, и нет у него никакого дела в сенате, и не били его нигде плетьми.
В торжестве своем не заметил Гавриил Иванович, что губернатор несколько смущен.
Да, Петр Богданович, сенатор, был смущен, кавалер Андрея Первозванного, ордена редкого.
Начал он несколько смущенно:
– Был у меня, дружок, брат Василий, и брат этот влюблен в двоюродную нашу сестру Елизавету Ильиничну Обруцкую. И по правилам нашей святой православной церкви не мог вступить с ней в брак. И что сделал мой бедный брат? Он предложил бедной моей двоюродной сестре, пойдя купаться, оставить платье на берегу реки, а самой уехать, и так мы считали Елизавету Ильиничну утонувшей, а она под именем Надежды Петровны уехала в украинское имение и обвенчалась с братом моим противозаконно, и присутствовал при этом…
Гавриил Иванович сидел, весь подобранный, и уже в зеркало не смотрел, а смотрел на генерал-губернатора.
Тот был смущен и продолжал растерянно:
– Присутствовал при этом я и подписался свидетелем, потому что очень любил брата. Но брак, – продолжал губернатор, – ведь незаконен. Брат умер, по завещанию оставил состояние сыну, рожденному от двоюродной сестры, сына имя Василий, а душеприказчиком назначен был граф Гендриков, а теперь граф умер, и душеприказчик я.
– Очень занимательно! – воскликнул Добрынин.
Генерал-губернатор посмотрел растерянно и продолжал:
– Императрица несколько раз, помня мое при восшествии на престол геройство, платила мои долги. Но и сейчас я в долгу совершенно и…
Тут заговорил Гавриил Иванович:
– Вы не хотите отдать имения вашему племяннику, считая его незаконным?
– Да, не хочу, у меня есть свои дети, хотя они тоже незаконные, но они мои дети. Нужно, – продолжал Пассек, – возбудить дело о расторжении брака, кровосмешение не может быть покрыто венцом. И вот я позвал тебя как законника, и мне говорили еще, что ты дока в делах консисторских.
Гавриил Иванович уже сидел развалившись.
– Конечно, – сказал он, – ваше превосходительство кругом правы. Брак незаконен. Но при начатии дела привлекут свидетелей бракосочетания, и под суд будет отдан сенатор, всех орденов кавалер Петр Богданович Пассек. И к тому же каноны имеют перемены для лиц высокопоставленных. Наша государыня, мать отечества Екатерина была в свойстве близком и в родстве с мужем своим Петром Третьим, и по строгим законам брак как бы не действительный, и покойная императрица Елизавета Петровна рождена до брака и в браке только привенчана.