Житие маррана
Шрифт:
На этом дискуссия заканчивается. Она проходит за закрытыми дверями: никто не должен знать, что между инквизиторами тоже случаются разногласия.
Через несколько дней во дворец инквизиции приглашают признанных светочей богословия и просят их в присутствии судей развеять пагубное заблуждение обвиняемого. Выбор падает на четверых: Луиса де Бильбао, Алонсо Брисеньо, Андреса Эрнандеса и Педро Ортегу[87]. К этому событию готовятся самым тщательным образом. Диспут должен закончиться показательным триумфом христиан и войти в историю.
Неизменные спутники — тюремный смотритель и двое вооруженных негров — приводят Франсиско в величественный зал и пододвигают ему скамеечку. Похожий
Слово берет Маньоска. Говорит, что святая инквизиция явила милость, позволив подсудимому изложить свои сомнения в присутствии знаменитых богословов, дабы те наставили его на путь истинный. А поскольку вероотступник, упорствуя в заблуждениях, ссылается на Писание, ему решено предоставить экземпляр Библии — так он сможет цитировать священные тексты без искажений.
Пора начинать.
Франсиско поднимается, смотрит на тяжелую книгу, лежащую на конторке, звеня кандалами, протягивает к ней руки, открывает. Вид знакомых столбцов вдохновляет узника. Он говорит, что любовь иудеев к книгам — и в особенности к этой Книге — происходит от их любви к слову, к Слову Божьему. Словом своим сотворил Господь небо и землю, а на горе Синай дал Моисею Десятисловие. Вот почему слово дороже золота и сильнее клинка. Видеть Господа не дано никому, а потому поклоняться образам запрещено, но должно внимать его речению, то есть соблюдать Закон. Всякий, кто так поступает, исполняет Завет, а с ним и нравственные предписания.
— Тот же, кто делает иначе, — произносит пленник с вызовом, — хоть и кичится показной верой, но по сути заповедям не следует и Творца отвергает.
Один из богословов прерывает дерзеца, напоминая, что они собрались, чтобы разрешить его сомнения, а не затем, чтобы выслушивать наставления. Узник листает Библию и без запинки читает на латыни фрагменты, посвященные Завету, восстановлению Завета, а также порицания в адрес людей, его не исполняющих. Затем читает и комментирует отрывки из книг Бытия, Левита, Второзакония, из книг пророков Исайи, Самуила, Иеремии, Амоса, обращается к Псалмам. И подчеркивает, что был арестован не за преступление Закона, а напротив, за его исполнение. Обвиняемый говорит без устали, сама речь питает его лучше самых изысканных яств. Богословы напряженно вслушиваются в каждое слово, они сосредоточены, как воины перед битвой, готовясь дать отпор. Почти все аргументы заключенного неоднократно звучали когда-то в Кастилии во время диспутов между раввинами и блестящими ораторами-христианами. Франсиско замолкает, и богословы, рассудив, что на достойный ответ им понадобится никак не меньше двух часов, начинают свою партию. Иезуит Андрес Эрнандес поднимается и говорит:
— Сын мой, вы должны быть глубоко признательны церкви и святой инквизиции за то, что они проявили великодушие и пригласили сюда четырех служителей Божьих, которые отложили свои дела, дабы помочь заблудшей душе. Теперь вы сами можете убедиться, что еретики клевещут на Священный трибунал, распуская слухи о его бесчеловечности. Он трудится ради единственной цели: примирить грешников с истинной верой. Каждый из докторов теологии, находящихся здесь, — иезуит прижимает руку к сердцу, — мечтает лишь о том, чтобы вырвать вас из тенет пагубного заблуждения.
— Четвертый
— Заповеди, коими вы так гордитесь, — добавляет Педро Ортега голосом настолько мягким, насколько позволяет его суровая внешность, — часть Завета мертвого, отжившего свое. Неспроста же его называют Ветхим. Почему бы вам в поисках спасения не обратиться к Новому Завету, изучая труды святых отцов христианской Церкви?
Последним выступает Луис де Бильбао, подробно анализируя один за другим все фрагменты из Библии, процитированные Франсиско, и доказывая, что он истолковал их превратно, уподобившись древнегреческим софистам, мастерам искажать истину.
— Вот видите, — заключает богослов, — ни один из этих текстов не подтверждает вашего права на иудейство. Напротив, все они так или иначе предвозвещают явление Спасителя, победу христианской церкви и торжество нового закона.
Инквизитор Хуан де Маньоска благодарит советников за их самоотверженный труд и спрашивает у обвиняемого, разрешились ли его сомнения. Секретарь, воспользовавшись паузой, утирает вспотевший лоб. Воцаряется звенящая тишина, полная напряженного ожидания. Франсиско встает.
— Нет, — спокойно отвечает он.
Стены величественного зала содрогаются.
124
Через два дня созывают новое заседание. Кастро дель Кастильо, тряся вторым подбородком и стараясь говорить как можно мягче, осведомляется:
— И что же помешало вам признать заблуждения, проистекающие из безосновательной верности мертвому закону? Величайшие умы вице-королевства Перу с ангельским терпением выслушали ваши путаные речи и дали исчерпывающие комментарии, опираясь, как и вы, на тексты Писания. Ни один вопрос не остался без ответа, так зачем напрасно упорствовать?
— Мне очень жаль, что уважаемые богословы не поняли меня, — вздыхает Франсиско. — Возможно, я выражался недостаточно точно, разволновался в присутствии судей.
Узника возвращают в камеру, а через несколько часов негры Симон и Пабло приносят ему тяжелую Библию, четыре листа с печатями, перо, чернильницу и баночку с мелким песком. Затем входит смотритель и сообщает, что милость суда не знает границ: обвиняемому предоставляют возможность письменно изложить свои сомнения в более спокойной обстановке. Франсиско смотрит на драгоценную книгу, лежащую на грубых досках колченогого стола, и снова вспоминает осла, раздавившего пуму. «Надо и дальше вести себя как тот отважный осел», — решает он. Инквизиторы идут на уступки, поскольку не привыкли к открытому сопротивлению. Упорство заключенного ставит под сомнение их всемогущество, которое для судей куда важнее христианского учения.
Ночью, когда начинает работать тюремная почта, Франсиско бережно гладит обложку Библии и сообщает товарищам, что он теперь не один: с ним Слово Божие.
Тут уж не до сна: священные тексты воодушевляют и наполняют силой. Он читает, пока не догорают обе свечи. Франсиско стучит в дверь, зовет своих стражей, и вскоре Пабло и Симон приносят новые.
— Как, только две! — возмущается узник. — Судьи велели мне писать, а для этого нужен свет.
Чрез некоторое время в камере появляется ящик свечей. Шелестят страницы, летят часы, покрасневшие глаза скользят по строчкам. Надо бы поспать, но в голове круговерть слов, мыслей, комментариев и вопросов. На четырех страницах весь этот клад не уместить, каким убористым почерком ни пиши.