Живое Золото

Козырев Андрей Вячеславович

Прод олжает совершенствовать душу - мыслью и безмолвной молитвой.

Счастлив.

* * *

– Интересно вы говорите... Я бы такого не выдумал, - с грустной иронией проговорил палач, когда Рублёв закончил свой рассказ.
– Но и я записывал, что происходило с моими... несчастными. С теми, в общем, кого я казнил. Я ведь много с кем так же, как с вами, общался...

Потом записки пригодятся - может, какой писатель по ним роман напишет. Человека познает... Был у меня такой случай. Одного несчастного, Анчуткина, провожал я - его за ересь приговорили, он не как все думал. Сам был такой ма-ахонький, на голову меньше меня, юркий, зубастенький, с потными руками да быстрыми глазками. Неприятный тип, в общем. Я с ним и говорить не хотел, когда к нему в камеру пришёл - сел напротив и начал молчать. И он тоже. Я молчу и он молчит. И главное - я по лицу его подвижному понимал, о чём он молчит! Да и он мои мысли, наверное, как-то читал. Так вот мы и сидели друг напротив друга и молчали. Часами. На разные темы. Сначала о политике, потом о свободе, потом о жизни. Так вот, под утро Гус домолчался до такой ереси, что я просто встал и вышел из комнаты! Вышел и плакал. И отказался казнить этого человека. Слишком странно он молчал...

– И что? Казнили его в конце концов?
– оживился Андрей.

– Не-а. Казнь не состоялась. Никто из штатных палачей не захотел убивать того, кто ТАК молчал. Бог любит таких, молчаливых... Отпустили его, до сих пор где-то бродит, наверное. Его и смерть не возьмёт. Он с ней общего языка не найдёт - они из разных реальностей.

– Молодец Анчуткин!
– хохотнул Рублёв, отбросив ладонью волосы назад.
– Победил смерть! Выбор свой сделал... Да, да... А я так скажу. Вот меня тоже проверяют, готов ли я к власти или не готов, казнить меня или короновать... И главное - никогда не знаешь, чем всё кончится. Вот неопределённость эта меня больше всего изводит... Если бы сразу мне сказали: "Вот завтра ты умрёшь", - я бы, кажется, успокоился только... А так - волнуюсь, терзаюсь... Лезешь всю жизнь на высокое место, а потом оказываешься в низком и сыром... Да, да. Легче падать в бездну, чем висеть над ней. Во как! Хорошо сказал!
– Андрей сам улыбнулся произнесённой им фразе.
– Запишите это, для мемуаров своих.

После этих слов Рублёва Пикус замолчал. Его узкое морщинистое лицо изображало мучительную работу мысли. Промолчав несколько минут, он промолвил:

– Знаете, Андрей Николаич... А мне ведь поручено вас казнить. Смертная казнь второй степени - без боли, без страха. От инъекции во сне. Вы уснёте, а я вам укол сделаю... Чик - и все. И вы мертвы. Теперь это так делается...

– И что?

– А то. Я этого делать не буду, -Пикус шмыгнул длинным носом и затих, ожидая Андреевой реакции.
– Как тогда, с Анчуткиным. Пусть другие делают...

Лицо подопытного не изменилось.

– Делайте что хотите, - коротко бросил он.
– Мне уже всё равно. Знаете, когда мне восемнадцать лет было, я говорил: "Если мне скажут: "Если ты ляжешь сегодня спать, то больше не проснёшься", - я всё равно лягу спать". И сейчас я поступлю точно так же. Я лягу и усну. А вы поступайте как знаете. Хотите, делайте укол мне, хотите - себе. Хотите - уходите. Мне всё равно. Мне эти эксперименты надо мной надоели...

Пикус сидел, не смея пошелохнуться. Рублёв картинно потянулся, широко зевнул, лёг на свою кровать и повернулся лицом к стене. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только ровным дыханием Андрея.

Палач несколько

минут подождал, пока он заснёт. Поёрзал на стуле. Осторожно, чтобы не издать ни звука, встал. Повертел в руках шприц с ядом. Вздохнул. И вышел неслышными шагами, на цыпочках.

Когда дверь за ним затворилась, Рублёв отвернулся от стены, сел на постели, тихо проговорил: "Так я и знал. Опять балаган..." - и налил себе моховой настойки из графина.

Надо было как-то скоротать ночь.

КАЗНЬ, ПЕРЕХОДЯЩАЯ В КОРОНАЦИЮ

Следующее утро выдалось непогожим: хмуро, волгло. Рано-рано Андрея разбудили толчком в спину двое человек в масках, грубого вида. "Собирайся. Идём", - сказали они.

"Вот и всё, - подумал Рублёв.
– Последние проверки прошли. Теперь казнить будут". Быстро оделся и пошёл за ними - сначала в лифт, вознёсший его на верхние, сотые этажи Хрустального дворца, а потом на лестницу, возвышавшуюся над крышей. Там его ждали люди с оружием в руках, неприветливые, похожие на средневековых стражников.

Внизу клубился сизый, полупрозрачный туман. Небо было плоским, тёмно-серым. По длинной лестнице стражи, одетые в тёмные плащи до пят и маски в виде перевернутых треугольников с прорезями для глаз, возвели Андрея на небольшую дощатую площадку, с которой открывался вид на бесконечные просторы, таявшие в дымке. С этой высоты ничего нельзя было различить там, на земле. Сверху, над Андреем и стражами, парил попугай Сарториус, гортанным голосом выкрикивая указания палачам - атлетического сложения мужчинам в набедренных повязках, сандалиях и таких же масках.

Когда Рублёв встал на помост, попугай крикнул: "Раздеть его!", и стражи медленно раздели пленника донага. Серый ветер высоты гладил кожу, пронизывая тело, доски под голыми подошвами казались невыносимо сучковатыми.

– Теперь полагается нанести подсудимому тридцать ударов дубинками, - провозгласил попугай.

Андрей дёрнулся, желая вырваться из рук палачей и спрыгнуть - туда, вниз... чтоб умереть быстрее. Но железные руки стражников больно впились в его плечи, сдавили их и бросили пленника на землю. Он упал, как тюфяк, обессиленный страхом, не желая больше сопротивляться - будь что будет. Стражи приступили к избиению.

Рублёва били дубинками, сделанными из какого-то странного вещества, тёплого, розового, упругого, похожего на человеческую плоть. Между ударами Андрей смотрел вниз, сквозь доски помоста, где клубился серый дым, а сквозь него проступали очертания крыш и башен Острога... Вот-вот... избиение закончится... и его сбросят... туда??? Вниз???

Но вместо этого стражи подняли его и торжественно облили голову грязью из золотой чаши, потом - благоговейно склонились перед ним, низко, в земном поклоне. "Что такое?" - удивился Рублёв... Но Сарториус в небе громко выкрикнул:

– Кор-ронацию начинать!

"Коронация? Какая?" - Рублёв почти перестал понимать, что с ним происходит... Тем временем на его голову была торжественно водружена корона, сделанная из какого-то неизвестного красного металла, тёплого, словно только что с солнца. Овеяли ладаном и благовониями из больших кадил. Вдали, на нижних ступеньках лестницы, прозвучала какая-то странная музыка...

– Ваше величество, вы прошли испытание. Вы испытаны любовью, свободой и смертью. Теперь ничто не помешает вам занять трон Срединного царства, - донёсся сверху голос попугая.