Живущие на ветрах
Шрифт:
Йинк только вздохнул, он никогда не умел так легко входить в бесконечные туманы Еhhe Jia. Зато если уж входил - то выносил оттуда самую чистую волю Богини. А вот Ашк нет, никогда не слышала Ее, зато умела быть ее руками.
– Уводило в Еhhe Jia, а там я больше птица, чем Ашк, и больше - звук, чем плоть, и больше - смерть, чем жизнь. И там я помню все. Знаешь, там, за пределами, столько всего. И мы уходим туда, и там уже решим, возвращаться или нет... Но я больше не вернусь, - уверенно мотает головой, снова смеется.
Может,
Интересно ж, что будет в родных землях тысячу лет спустя, правда? Конечно же, интересно. Идут почти весь день, держась за руки. Лучше обряд Thaighardt провести в лесном храме Скашь, но туда они не успеют. Да и к чему наводить погоню, не умеющую летать, зато следы они читать умеют хорошо. Так что подойдет любое место. Как раз успеют удивить златоволосых палачей.
– Мы больше не вернемся, - снова говорит Ашк. Будто убедить пытается.
– Ты уверена?
– спрашивает Йинк.
– Да. Птенцы вырастают, им пора вылетать из гнезда. Смешные птенцы, смешные chickha, разоряющие гнезда птенцов. Все мы смешные. Все всегда начинается только смертью. Настоящей, первой нашей настоящей смертью, Йинк! Ты представляешь?
– радуется, как девочка, и чему радуется? Смерти...
Семь десятков последних птенцов. Бледна Ашк, устал Йинк, увела в горы рыжая лисица Суишь семь десятков скашьих детей. Там их встретят, там покажут им путь. Там проведут все нужные обряды, и птенцы не утратят свои крылья, свои небесные пути. Все продолжается, что было начато давным-давно, не в этом времени, но начато - ими.
А потом был вечер, и они провели его в объятьях друг друга. Не впервые, но отчего - как впервые? Может, потому что - в последний раз? Неумолимым напоминанием двуклювая смерть лежала у их изголовий, свидетель любви и страсти. Блестело лезвие в мерцании звезд, напоминая о том, что людские пути продолжаются и не имеют завершения.
А потом была ночь, и они сидели, глядя в темноту, и молчали. Вокруг шумел лес, вдали догорал город светлоглазых, подожженных изнутри и снаружи, с неба и с земли. Но они не слышали уже того, они ушли. Целая череда смертей и кошмаров лежала за их спиной. Куда больше, чем нужно великой Богине, но ровно столько, сколько нужно, чтоб жить.
Звучат вдали звонкие голоса. Летят прочь крылатые тени. Поет в кустах смешная лесная птаха, но тоже - дочь Богини, как все, все в этом мире. Кроме тех, кто не живет ее законом, живым законом жизни, страшным законом смерти. Ашк сморит под ноги. Тихо смеется - когда-то тут был один из алтарей народа ланей, давным-давном, много веков тому. Она узнала место. Даже холмы забыли, а она - узнала. У ланей не было кровавых жертв, на алтаре лежали лишь плоды лесные и луговые, травы да цветы. Смешные лани.
Отныне живые лани. Будет снова цел их алтарь, будут цветы подниматься к небу ради того, чтоб сорвали их нежные
Тысячи, тысячи скашьих детей по всем землям открывают глаза, раскрывают крылья, поднимаются на крепкие ноги. Бесконечна усталость жрицы Ашк, да и Йинк сдает в последнее время.
Хватит.
– Ты уверена?
– лань остается ланью до последнего. Но что ведет лань? Конечно, любопытство. Йинку любопытно. Поэтому идет до конца.
– Да, - снова шепнула Ашк. Почему? Потому что тяжесть лет давила на крылья, тянула к земле, не радовало небо, не радовали злые живые дети, ничего уже не радовало. Уйти туда, куда Богиня не ходила, туда, где Богиня будет лишь одной из равных, а не старшей.
Вырасти и улететь из гнезда. А ее народ, народ жрицы Ашк, всегда улетал сквозь смерть. И когда подошел рассвет, они стали друг против друга, нагие, и взяли Thaighardt в руки. Два острия страшного древнего золотого лезвия разместились точно против их сердец, остриями проткнув кожу и удерживаясь напряженными мышцами.
Двуклювая смерть не для златоволосых людей. И это было хорошо. Если он достанется - а это случится - людям в руки, они не смогут им воспользоваться. Да и не захотят. Право, что может быть глупее для человека - завершить жизнь вот так. Они даже не поймут, зачем двое старших жрецов покончили с собой так нелепо.
Впрочем, они привыкли к странному. Ведь множество плененных птиц улетало в небо раньше, чем им отрывали крылья. Люди народа Скашь - скаши, волки, лисы, совы, лани... они умели умирать правильно. Чтоб вернуться очень, очень быстро.
Их тела не останутся лежать тут. Наверняка. Но что будет с их телами? Какое счастье, что это уже будет совершенно неважно. Ни один могущественный бог не привлечет их назад, не призовет их имена, не вернет их в родной тесный мир.
– As-sa istu ja, ashae istu, ejh heje Ashk, jing ja. А-е-а inna ing-je-a, iss hasse arghe. Mja steeshsh. Kherete me...
– Is-tu khass-kii iss-tu jang ji, ish. Еjh heje Jink, jing ja. Ass-kha ehhe, ass-kha nu, iss hasse arghe. Kherete me...
– Met chakhe-tu eneja... Lle-shasu.
– Met khere-tu eneja... Lle-shass.
Ашк улыбнулась ободряюще, Йинк ответил ей улыбкой. Они, зажимая Thaighardt между телами, взялись за предплечья друг друга, и обнялись так тесно, как никогда ранее. Успев почуять холод диска, разъединяющего два тонких клюва орудия. И успев произнести то, что было написано на нем. Смертью соединенные навечно. Смертью освобожденные навечно.
Вторая жизнь. Обручение Скашь
1.
Семнадцать птенцов глазасты, черны и судьбой прокляты,