Живущие на ветрах
Шрифт:
– Суишь...
– кивает с улыбкой, соглашается, да, ее имя, - Чика!
– Но Ашк мотает головой, темные пряди бьют по щекам, так усердно мотает!
– Никогда уже не Чика, - говорит, хватает за руку и тянет в грот, - Пойдем,Чика!
– Суишь!
– возмущается та, и Ашк смеется...
Их было много в тех лесах. Десятки, десятки птенцов, подростков, оперившихся маленьких скашей. Совсем юных скашей. Мастеров-скашей, травниц и лекарей, охотников и следопытов. Они приходили со всей округи, и дальше, из-за гор, из пустынных земель, освоенных светловолосыми чужаками, с побережья. Отовсюду.
И
– Что нам делать, Ашк? Как мы дальше, Ашк? Почему мы прячемся, Ашк? Когда мы будем воевать, Ашк?
Ашк - за старшую? А где же их скашь-йон? Где скашь-йин, которую звали Йанна? Где остальные служители йана-эххэ, дети бездны? Почему она, ученица, не завершившая путь Богини, родилась вновь, почему ей собирать всех их, таких же, погибших тогда птенцов.
«Они все были твоими учениками», - шепчет ночью тень у звезды, - «Ты убила их, ты освободила их, ты отпустила их»
«Они все были твоими братьями и сестрами», - говорит ветер на рассвете, и Ашк хмурится, пытаясь понять, а что же дальше-то делать?
– Жить, йана, просто жить, - отвечает она, потому что детям нужно ответить, - Дальше? Дальше мы будем учиться и расти. Завершать начатое. Почему прячемся? Нас - три сотни, их - тысячи, десятки тысяч... Когда будем воевать?
Когда воевать. Кипит внутри кровь, жаждет гибели врага. Но кого воевать? Синеглазых детей в поселках? Смешливых девушек, танцующих в белых венках на полянах? Стариков, которые растят сады у стен Столицы?
Сердится в сердце птица Скашь. Ты стала мягкой, Ашк? Они не пощадили детей, девушек и стариков - тогда? Ты - не хочешь убивать врага?
Хочу - говорит себе Ашк. Сжимаются маленькие кулачки. Три сотни детей. Три, потом будет - шесть сотен, потом, пускай, тысяча. Да даже пять тысяч юных скашей поднимутся на крыло в этих горах...
И что дальше? А дальше - пресветлые храмы, узкие бойницы, огненные орудия. Костры и судьи. Ножи и мечи. Ненависть и чужой бог, взирающий с сине-золотых картин, на которых плывут-качаются давние корабли. Синеглазые дети умеют держать камни, смешливые девушки никогда не помогут, старики укажут своим детям, куда идти, кого бить.
Враги. Все они - враги.
Ашк рассматривает тайгарт. Богиня позволила ей найти оставленное в веках, забытое в руинах. Найти там, где никто уже не искал. Раскопать слабыми руками маленькой девочки страшные древние клинки. Это потом уже птенцы скаши - кузнецы, юные мастера, появились в ее горном гнезде. Потом уже стало ясно, что жизнь будет, что будет мастерство, ничего не забыто, не утеряно.
Это - тот самый тайгарт. Она его нашла. Но с кем разделит она хорошую смерть, Thaighardt Khere? Не ту, которая в полете освобождает после Тысячи Смертей, нет. Но ту, что соединяет судьбы. С кем?
Много мыслей у Ашк. Она осматривает долину, орлов, кружащих над ней, лесные своды, что прячут неоперившихся скашей. Тайгарт - прошлое, дети - будущее. И она, та, что не прошла свой путь до конца, но вернулась... Настоящая птица скашь, оберегающая птенцов от черных ветров и огня.
Суишь трогает ее за локоть, садится рядом. Глядят в небо. Над долиной звучит тихая колыбельная, ее называли раньше чару-теа, песня смерти, юной смерти, легкой смерти.
Эти двое - не спят. Все не могут наговориться,
– А что там, за краем, ты помнишь?
– спросила тихо, - Там, где тени и следы Богини?
– Помню, - уронила та.
– Знает, умерла правильной смертью, - улыбается Суишь. Она умерла раньше. Она не знала, что с neje сталось. Всего пару минут жизни разделили их, а с ними разделились и пути. Разные тени увели жриц, разные тропы Богини.
– Нет, - говорит Ашк, и Суишь понимает, о чем та.
– Eh-Khere-Ja, - говорит Суишь, Ашк кивает, да, Обряд Тысячи Смертей. Он.
– А что бывает с теми, кто прошел его?
– спрашивает Суишь, как когда-то давно, очень давно. Ответь уже. Ответь, наконец. Или сама не знаешь?
...Только воля к жизни, невероятная, пронзительная воля к жизни заставит карабкаться даже с этой последней ступени, когда бездна уже не рядом, а внутри и везде. Только такая воля к жизни позволит жить долго и владеть всем, чему ты еще научишься - позже. После того как с воплем, яростным и полным боли и ненависти к смерти, полная намерения жить, ты рванешься, разрывая оковы бездны, и встанешь прямая, гордая, обнаженная. Ты будешь укрыта тайными знаками, бледнеющими, исчезающими. В глазах твоих будет невероятная уверенность - жизнь есть, и никто и ничто отныне не посмеет более убить меня. И ты сделаешь свой первый настоящий шаг в этом мире, и ничто уже не будет тебя беспокоить - после того, что ты... нет, не пережила, а переумерла. И все, кто глядит на тебя, не узнают, что ты видела - пока сами не решатся спускаться туда, откуда сумела вернуться ты. И отныне ты свободна. Ты идешь своей дорогой, и никто не заступает тебе путь...
А разве ее путь, ее возвращение - не сделали ее свободной? А Суишь, которая вернулась? А остальные? Почему, почему те, кто прошел путем Eh-Khere-Ja, не пришел к ним - тогда? А сейчас?
– Я знаю, что бывает с ними, Суишь, - прикрыла жрица глаза, вцепилась пальцами в тайгарт, с которым редко расставалась, - Что с ними происходит. Ты не помнишь свои пути там, в мирах Богини? Это ведь свобода, Суишь, - распахнула блеснувшие желтым глаза, по птичьи повернула голову к подруге и ученице, да что там, к сестре, - Это настоящая свобода. И ты, съев ее, не захочешь возвращаться в гнездо. Если твоим крыльям открыты все ветра - зачем сидеть тут, где смешные птенцы тычутся клювами в темные стены? Где такие же смешные белоглазые крысы убивают скашьих птенцов?
– Но ты же вернулась!
– воскликнула Суишь, с трудом удерживаясь от того, чтоб схватить, обнять, прижать ту. Но не стала. Что Ашк говорит? Да скашь порвет за своих детей, не только крыс - огромного волка, клювастого орла порвет?
– Я вернулась, - плечи Ашк опустились, - Я не умирала тысячу раз в когтях этого мира, neji.
Птица скашь не бросит маленьких птенцов. Но стоит птенцу покинуть гнездо - и вот он уже - взрослый, он уже - скашь, а не скашенок. Может, им всем пора покинуть гнезда? Кто знает, кто знает. Богиня - точно знает, темная мать, растворенная в природе, шелесте жестких перьев, ударе страшных когтей. Без жалости разит...