Живые. История спасшихся в Андах
Шрифт:
Со временем все пристрастились к костному мозгу.
После того как последний кусочек мяса соскребался с кости, ее разрубали топором, затем проволокой или ножом извлекали костный мозг и делили поровну. Ребята поедали и кровяные сгустки, которые находили вокруг сердца почти в каждом трупе. На вкус они отличались от мяса и жира, что вполне устраивало изголодавшихся людей, так как им страшно надоела однообразная пища. Они жаждали новых вкусовых ощущений; их организмы нуждались в минералах, которых были лишены очень долгое время, и прежде всего в соли. Наименее брезгливые стали питаться мясом, уже тронутым гнилью. Гнили внутренности даже засыпанных снегом тел, а вокруг самолета под прямыми солнечными лучами лежали остатки
Поступали следующим образом. Брали в руки небольшую кишку, выдавливали ее содержимое на снег, разрезали на мелкие части и ели. Вкус у этой пищи был резкий и соленый (кто-то даже намотал кишку на кость и попытался поджарить на костре), а гнилое мясо напоминало сыр.
Последним открытием, сделанным в поисках новых источников пропитания, стали мозги. Канесса сказал, что головной мозг не имеет особой пищевой ценности, зато в нем содержится источник энергии — глюкоза. Роберто первым взял голову мертвеца, разрезал кожу на лбу, стянул скальп и расколол череп топором. Впоследствии мозги делились на части и поедались в замороженном виде или же использовались для приготовления соуса к тушеному мясу; печень, кишечник, мышцы, жир, сердце и почки, как приготовленные на огне, так и сырые, разрезались на небольшие порции и перемешивались с мозгами. В таком виде пища съедалась охотнее. Единственной проблемой была нехватка глубокой посуды. Обычно мясо клали на тарелки, подносы или куски алюминия. Инсиарте стал использовать для тушения чашу для бритья, остальные — верхние половинки черепов. Из черепов изготовили четыре чаши, а из костей — несколько ложек.
Гнилые мозги оказались несъедобны, поэтому распределители провизии собрали все головы, оставшиеся от съеденных тел, и закопали в снег. Поблизости от самолета все было перерыто в поисках останков, которые ранее выбрасывались за ненадобностью. Рыскание в снегу стало выгодным занятием, особенно для Альгорты, превратившегося в главного падальщика. В свободное от рытья шахт и разделки трупов время (Штраухи помогали ему) юноша, сгорбившись, ковылял вокруг самолета и тыкал железной палкой в снег. В такие минуты он очень походил на бродягу. Карлитос прозвал его Старой вискачей[82]. Как бы то ни было, упорство Педро приносило свои плоды. Он находил кусочки жира с тонким слоем мяса и выкладывал на своей части крыши. Если они были пропитаны влагой, то, высыхая на солнце, покрывались тонкой корочкой и приобретали вполне сносный вкус. Иногда, по примеру остальных, Альгорта сушил съестные припасы на листе металла. В безоблачные дни у него получалось чуть ли не жаркое.
Главные конкуренты Альгорты ушли в горы, но часть своих находок он все равно отдавал Фито. На крыше им двоим отвели смежные участки, и на границе ребята выкладывали пищу, которой готовы были делиться друг с другом. Именно Альгорта чаще всего пополнял общую кладовую. Он привязался к Фито также сильно, как Сербино к Эдуардо. Сербино вообще получил от Инсиарте кличку Паж Немца. Инсиарте злило, что Сербино делился с Эдуардо своими сигаретами, даже когда у того еще оставались собственные. Но он поступал так из благодарности, так как помнил, что в течение нескольких дней после возвращения из первой экспедиции с разрешения Эдуардо клал свои распухшие ноги ему на плечи.
По мере того как различия между обеими группами, работниками и уклонистами (дальновидными и не очень), становились все заметнее, в центре всеобщего внимания раз за разом оказывался Коче Инсиарте. По своему поведению и склонностям он явно относился к лагерю «паразитов», но был давним другом Фито Штрауха и Даниэля Фернандеса и к тому же отличался неплохим характером и остроумием. Уговаривая Карлитоса в ветреный день приготовить мясо на огне или выдавить гной из его чудовищно распухшей ноги, он улыбался сам и вызывал улыбки у всех вокруг. Физическое
— Ну что, Коче, каково быть мертвецом?
Главной причиной трений оставались сигареты. Те, кто, как кузены Штраух, умели сдерживать себя и берегли свое курево, в конце второго дня начинали ловить множество завистливых взглядов. Беспечные же курильщики (а Коче был одним из самых беспечных) выкуривали всю двухсуточную норму в первый же день и принимались канючить сигареты у экономных товарищей. Педро Альгорта курил меньше остальных и ходил, опустив глаза, чтобы ненароком не встретиться взглядом с Инсиарте. Рано или поздно хитрый Коче говорил ему:
— Педро, когда вернемся в Монтевидео, я приглашу тебя на клецки в дядин дом.
Слыша такие заявления, голодный Альгорта невольно начинал смотреть на Коче и ловил-таки умоляющий взгляд его больших веселых глаз.
Панчо Дельгадо тоже не умел растягивать свой табачный паек на два дня. Выкурив все, он бочком подходил к Сабелье и пускался в воспоминания о веселых школьных деньках, которые проводил с его братом, рассчитывая уговорами выудить у друга сигарету, или же по просьбе Инсиарте шел к Фернандесу и просил того выдать обоим их пайки раньше положенного срока.
— Видишь ли, — говорил он в таких случаях, — мы с Коче натуры нервные.
Иногда ответственным за раздачу сигарет назначался Дельгадо; это было равносильно тому, что поставить за барную стойку алкоголика. В какую-то ночь пурга снаружи неистовствовала так, что снежные заряды все время врывались в салон. Ночевавшие у входа Дельгадо и Сербино переместились поближе к кабине пилотов, чтобы поболтать и покурить с Коче и Карлитосом. Большинство ребят тоже не спали, курили и прислушивались к гулу лавин, низвергавшихся с далеких гор. Проснувшись утром, некоторые юноши, сплошь белые от снега, засомневались, что выкурили ночью целую прорву сигарет, как утверждал Панчо.
Однажды спор из-за табачных изделий разгорелся между Фернандесом и Инсиарте. Фернандес, в распоряжении которого находилась одна из трех зажигалок, не обращал внимания на клянчившего ее Коче, так как считал, что тот курит сверх всякой меры. Коче сильно разозлился и до конца дня отказывался разговаривать с Фернандесом. Ночью они, как обычно, легли вместе, но, как только голова дремлющего Фернандеса сваливалась Инсиарте на плечо, тот недовольно стряхивал ее. В конце концов Фернандес сонно пробормотал:
— Да ладно тебе, Коче.
И раздражение Инсиарте в тот же миг улетучилось. Он был очень дружелюбным парнем и не умел слишком долго дуться на кого бы то ни было.
Расточительность Панчо и Коче еще больше укрепила их привязанность друг к другу. Порой они стреляли сигареты поодиночке: Панчо забирал их у Туркатти, считая, что курение тому только вредит, в то время как Коче пытался поймать взгляд Альгорты; а иногда, как уже было сказано, единым фронтом наступали на Даниэля Фернандеса, выпрашивая у него аванс. А еще оба предавались воспоминаниям о былой жизни в Монтевидео и о выходных, проведенных за городом вместе с их общим другом Гастоном Костемалье. Панчо, обладавший врожденным даром красноречия, так ярко живописал минувшие счастливые дни, что Коче уносился мыслями прочь из сырого и зловонного фюзеляжа на зеленые луга своей молочной фермы. Когда же Панчо умолкал, Коче возвращался в жестокую реальность, настолько угнетавшую его, что он долго еще сидел неподвижно, устремив в пространство отрешенный взгляд.