Жизнь, по слухам, одна!
Шрифт:
Пятое: Катю наверняка ищут, и, как только найдут, посадят в «Кресты», или куда там сажают подозреваемых? Тех, кого еще не осудили, но уже поймали!
Катя не знала, кого именно сажают в «Кресты». Она стояла над тем, что осталось от Ниночки, и кричала. Выскочили соседи и тоже стали кричать, и хлопать дверьми, и звонить по телефонам. Они видели Катю. Они отлично ее знают – Катя бывала у Ниночки едва ли не чаще, чем в собственной квартире. У Ниночки ей было спокойно и она меньше боялась Генки.
Глеб Петрович должен знать, что Катя ни в чем
И может быть, ему удастся выяснить, кто на самом деле убил Ниночку!..
Кате было холодно, зубы стучали, и приходилось все время крепко их сжимать, чтоб не клацали.
Почему-то впервые за много месяцев – нет, за много лет! – ей было совсем не страшно. Вернее, страшно, что убийцу могут не найти, что Ниночка так и останется неотомщенной, а все остальное – такая чушь!..
У Кати как будто появилась цель, настолько важная, что все остальное потеряло значение. Когда погиб отец, когда убили маму, Катя чуть не сошла с ума, но ей и в голову не приходило… бороться. Тогда Глеб Звоницкий подобрал ее на окраине Белоярска, среди серых лиственничных заборов и высоченных, занесенных снегом, намертво закрытых лабазов. Подобрал и отвез к Инне Селиверстовой, и Катя, лежа на Иннином диване, отчетливо слышала, как они решали – сумасшедшая она или нет. И что делать, если сумасшедшая?..
С тех пор Катя ни разу не вспоминала Звоницкого, а увидев его вчера, неожиданно поняла: он вновь появился в ее жизни неспроста. Что-то должно случиться.
Он всегда появлялся, когда с ней случалась беда.
Так было даже, когда Катя училась в восьмом классе и в летнем лагере у нее украли кроссовки и деньги. В тот же день приехал Глеб Петрович, нашел кроссовки и деньги и забрал Катю домой.
Опля!.. Все беды позади, и опасности не страшны! Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете…
Сознание, расколовшееся на мелкие части, когда Катя увидела Ниночку на площадке, в ту же самую секунду как будто замерзло и растопырилось острыми ледяными пиками – а до этого текло, зыбилось, видоизменялось!.. Волны то качали Катю, то несли куда-то стремительно, то начинали кувыркать, то застилали глаза, и она сама иногда не могла отличить реальность от зыбкой мути своего взбесившегося сознания.
В одно мгновение все изменилось. Она словно стала на ноги и огляделась вокруг после всемирной катастрофы. Все кругом лежало в руинах, дым застилал горизонт, но она видела все это совершенно отчетливо, без всякой мути и зыби. И совершенно отчетливо знала – нужно выбираться.
Нужно выбираться и попытаться хоть что-то сделать для Ниночки – пусть мертвой.
Впрочем, – и вот здесь в сознании начинались сбои, – Катя была твердо уверена, что Ниночка не совсем умерла. То есть ее нет в живых, ее убили, но она все равно где-то рядом, и Катя не может еще раз ее подвести – как подвела вчерашней ночью, когда опоздала!..
Не может, и все тут.
Она должна найти убийцу,
Налетел ветер с Невы, широкое дерево, под которым на лавочке, нахохлившись, сидела Катя, тряхнуло ветками, осыпало лавочку и Катю холодными желтыми листьями.
Катя задрала голову и посмотрела вверх. Облака плыли высоко-высоко, и небо было очень синим, бездонным. Такое небо бывает только осенью, в преддверии затяжных холодов, долгих ночей, трудных времен.
Катя посмотрела на небо и перевела взгляд на парадный подъезд «Англии».
– Ну, что ты не выходишь, – сказала она Глебу. – Уж давно бы вышел, и мы бы все обсудили.
У нее не было ни малейших сомнений в том, что он ей поможет, стоит только ему узнать, в какое ужасное положение она попала!.. И тут же про себя Катя перечислила все пункты, чтобы не забыть ни один.
Посидев еще немного, она достала мобильный телефон и посмотрела в окошечко.
Ничего. Ни-че-го.
Никто не звонил. Звонить больше некому.
Ниночки нет. Вернее, оттуда, где она сейчас есть, позвонить нельзя.
Ночью и утром Катя несколько раз звонила Глебу – вчера он оставил ей свой мобильный номер, – но никто не брал трубку.
Ни на что не надеясь, Катя нажала кнопку повторного вызова «последнего абонента», вздохнула и приложила трубку к уху.
Внутри мерно и протяжно гудело, гудение отдавалось в голове, как под сводами гулкой крыши.
Никто не отвечал.
Одно из двух – или он видит ее номер и не хочет с ней разговаривать, это еще полбеды, она в конце концов вынудит его поговорить, не мытьем, так катаньем. Или он оставил где-то телефон, и теперь тот звонит и звонит, безнадежно призывая хозяина, а тот просто не слышит…
– Алое! – вдруг сказал совершенно отчетливо в ухе Кати Мухиной незнакомый голос. – Алое, говорите!..
Катя чуть не уронила телефон, засуетилась, вскочила, зачем-то потянула за собой портфельчик, и тот грузно шлепнулся на землю.
– Говорите, ну!..
– Можно Глеба Петровича? – пропищала Катя и подхватила с земли портфельчик.
– Ково?!
– Глеба Петровича, – растерянно повторила Катя, и в ухо ей полезли короткие гудки.
– Что такое?! – спросила Катя у смолкнувшего телефона. – Ты что? Номером ошибся?!
Она позвонила еще – никакого ответа. Потом еще и еще, и все без толку. Почему-то она была твердо уверена, что рано или поздно ей должны ответить, и не ошиблась.
– Алое, – мрачно сказала трубка, когда она позвонила, наверное, в пятый раз. – Говорите!..
– Мне Глеба Петровича нужно!
В трубке завздыхали и завозились. Послышался какой-то хрип и хлопок, будто мимо говорившего с грохотом пронеслась груженая машина.
– Не знаю я, Петрович он или, может, не Петрович, только подойти он никак не может, а я тута не при делах…