Жизнь, по слухам, одна!
Шрифт:
– Что?! Что вы говорите?!
В трубке помолчали, а потом спросили миролюбиво:
– Ты чего разоралась-то?
Катя ничего не понимала.
– Мне нужен Глеб Звоницкий, – повторила она растерянно, – это его телефон?
В трубке хрипло забулькало и заквакало.
– Але! – испугавшись, что связь сейчас разъединится, закричала Катя. – Але!!
– Раньше, может, и был его, а теперича точно мой будет! Потому я его нашел! И в таком разе он мой!
– Ваш? – ничего не понимая, переспросила Катя.
– Ясен болт, мой! А чей еще? Не твой же!
– Кто… не мой?
– Телефон!
– Постойте, вы нашли телефон?!
– И еще кой-чего.
– Документы? Ключи?! Что еще?!!
– Ишь ты, прыткая какая! Так я тебе и сказал!..
Катя перевела дух.
– Послушайте, – начала она твердо. – Как вас зовут? Вы кто?!
– А тебе чего? Иванов Иван Иваныч меня зовут!.. И я никто, прохожий я!
– Иван Иванович, расскажите мне, что именно вы нашли и где. Мне очень важно знать, где человек, которому принадлежит этот телефон. Ну правда очень важно!.. Если хотите, я могу вам за информацию заплатить. Хотите?
– Нашла дурака, – подумав, объявил Иван Иванович. – Так я сейчас и начну колоться, где да как!.. И еще за бабками твоими пофигарю, а тут ты раз – и сдашь меня в ментовку! Очень оно мне надо! А ты сама сейчас где?
Катя не поняла:
– В каком смысле?
– Да в таком! В Питере, или, может, в Караганде, или в Ивантеевке, или в Вальпараисо!
Заслышав название последнего населенного пункта, Катя Мухина осела на лавочку.
– Я в Питере, возле гостиницы «Англия», на Большой Морской, знаете?
В трубке опять забулькало и захрипело. Очевидно, ее собеседник таким образом смеялся.
– Да хто же не знает Большую Морскую! Место известное! – И замолчал.
– Алло! – закричала Катя. – Алло! Куда вы пропали?!
– Ты вот что, Аленушка, – вдруг деловито заговорил опять возникший в трубке голос, – ты бросай свою Морскую и, раз уж тебе так занадобилось, кати на Крестовский, а я тут светиться не буду, не с руки мне возле всяких таких ошиваться! Я канать за паровоза не желаю, а того гляди кто стукнет, и ментяры прикатят!..
– Я ничего не понимаю! – опять закричала Катя. – Вы говорите понятней, только трубку не бросайте! Говорите, я слушаю!
– Чего это мне ее бросать, когда она таких деньжищ стоит? – искренне удивился неведомый Иван Иванович. – А понять все очень просто, Аленушка! Хватай мотор и дуй на Крестовский! А тута, на Крестовском, значится, по Северной дороге или по Батарейной, по какой хошь, и прям до «Мироныча». Значит, обойдешь «Мироныча»…
– Кто такой Мироныч?!
– А! – бодро ответили в трубке, – так это стадион! Имени этого самого… революционного пролетария Кирова Сергея Мироновича! Обойдешь Сергея Мироныча, увидишь эллинги, ну, для лодок, и нужники деревянные, а може, и не нужники, хто их знает! Обойдешь, и тута он будет лежать. Я ему под голову сейчас подложу чегой-нибудь, а сам уйду, мне светиться без надобности, еще перекинется, а мне тогда не отмазаться. Поняла, что ль, Аленушка?
Катя молчала.
– Только я трубу-то с собой прихвачу. Ну, портмоне тоже. Документики мне до лампады, а вот лопатничек пригодится, ты на меня обиду не держи!.. И поспешай, девуля, этот твой… не так чтоб очень
Катя Мухина глубоко вздохнула. Рука, державшая телефон, вдруг затряслась. Катя приказала ей не трястись, и рука послушно замерла.
– Значит, вы нашли человека, он лежит за стадионом Кирова на Крестовском, возле каких-то эллингов и сараев. Вы взяли у него телефон и сейчас по нему разговариваете. Он избит, но дышит. Я должна приехать и его забрать. Вы меня дожидаться не станете. Деньги и телефон вы возьмете себе, документы оставите и уйдете.
– Блеск! – похвалил Катю ее собеседник. – Шевелишь рогами-то!
– Зачем вы ответили на звонок? – вдруг спросила Катя. Ей казалось, что это важно. – Почему просто не выключили телефон и не выбросили карточку?
– Чего я, зверь какой? – обиделся Иван Иванович Иванов. – Може, он помрет тута, а если ты подскочишь, еще, може, и не помрет! Есть разница? Улавливаешь?
– Улавливаю, – согласилась Катя.
– А телефон и бабки мне за вредность! – В трубке опять забулькало. – И за гражданскую ответственность мою! Полагается мне за ответственность или не полагается?!
– Полагается.
– Ну, бывай тогда, не кашлять тебе!..
– Подождите! – закричала Катя. – Он… вы на самом деле думаете, что он может умереть?!
– А хто ж его разберет! Говорю же, дышит вроде! Ты бы лучше со мной лясы не точила, а колесами крутила, девуля! Поняла, куда крутить, или повторить тебе?
– Не нужно мне повторять, я все поняла.
И тут же в трубке у нее никого не стало, коротко пропиликали гудки, и воцарилась тишина.
Катя Мухина – Зосимова по мужу – поднялась с лавочки и пошла по дорожке. Гравий мерно поскрипывал под подошвами ее туфель. Эти туфли, нарядные, веселые, они на прошлой неделе купили с Ниночкой в дорогущем магазине на Невском. Они тогда перемерили кучу туфель. Ниночка сказала – осенью обязательно нужно покупать красивые и нарядные туфли, чтобы было не так грустно жить, и заплатила за свои и за Катины тоже.
Катя дошла почти до самого выхода из сквера и тут только вспомнила про свой драгоценный портфель, который берегла как зеницу ока.
Она неторопливо повернулась и побрела обратно к лавочке. Гравий все скрипел.
Происходящее не укладывалось у нее в голове.
Она себе это представляла следующим образом: длинные-длинные занозистые доски, цепляющие за руки и одежду, нужно запихнуть в небольшой ящичек. Доски не лезут в ящичек, и даже непонятно, как именно можно их туда уложить.
Никак.
Ниночка убита, и Глеб Петрович где-то на Крестовском острове лежит за какими-то сараями, и нужно спешить, чтобы он не перестал дышать. Он то ли избит, то ли ранен, и все это где-то рядом с Катей Мухиной, совсем близко, касается ее, как чужое дыхание касается щеки, и хочется отстраниться, отвернуться, и нельзя, никак нельзя!..
Папа, оберегавший дочку от всего на свете, сошел бы с ума!..
– Нужно спешить, – сама себе сказала Катя Мухина, и какой-то парень, пережидавший вместе с ней на светофоре, посмотрел насмешливо.