Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим
Шрифт:
ЭПОХА ПЕРВАЯ.
х755-
1 758-
ЭПОХА ВТОРАЯ.
ЭПОХА ТРЕТЬЯ.
1775-
ЧЕТВЕРТАЯ ЭПОХА.
notes
1
2
3
4
03, 9(0)
<•
6 3,3/'О)
а л-ез
/\ жизнь
^ ВИТТОРІО ААЬФІЕРИ
>к
изъ Асти»
РАЗСКАЗАННАЯ ИМЪ САМИМЪ.
[Переводъ. В» 1Г. Малахіевой-Мировичъ. Подъ редакціей Бор. Зайцева. Вступительная статья А. А. Андреевой.
Москва.
Книгоиздательство К. Ф.
МСМІ.
Печатано въ типографіи К. Ф. Некрасова въ Ярославл.
ГРАФЪ ВИТТОРІО АЛЬФІЕРИ.
1749—1803.
Типичное порожденіе вка Вольтера и Руссо, итальянская трагедія Альфіери воплощаетъ собою идеалъ сво-' боды, выросшій въ мечтахъ французскихъ философовъ-энциклопедистовъ; этотъ новый гражданскій идеалъ во Франціи потопилъ въ крови великой революціи всю фривольность рококо, а въ Италіи—музыкальной, изнженной и порабощенной — онъ воспиталъ тхъ борцовъ за ея освобожденіе, которые, начиная съ карбонаріевъ и кончая Маццини и Гарибальди, создали ея независимость и единство. Цльность и строгость респз'блнканства съ его ненавистью къ произволу — знаменитое ёсгазег ГіпІЗте!— является главною заелзшою Альфіери передъ его родиной. Трагедіи его, у насъ когда-то плнявшія Рашкина, теперь, при всхъ ихъ литератз'рныхъ достоинствахъ,—имютъ для насъ интересъ преимз'щественно историческій. Антигона, Виргинія, Филиппъ, Мирра, Меропа, Саулъ и др. написаны въ формахъ той условно-классической драмы съ ея знаменитыми единствами мста, времени и дйствія, которая зародилась въ придворной франдз^зской поэзіи 17 вка. Разыгрывались он въ парикахъ и шелковыхъ камзолахъ сначала кружками великосвтскихъ любителей и тогда, при появленіи своемъ, не производили того подъема общественно-патріотическихъ 43’вствъ, какой вызывали у пз'блики позднйшихъ поколній. Италія того времени, раздленная на нсколько мелкихъ госзгдарствъ, подъ „отеческимъ" зшравленіемъ или своихъ герцоговъ, или австрійскихъ правителей, или папы и двз’хъ королей—Сар-
диніи съ Пьемонтомъ и Неаполя съ двумя Сициліями— Италія давно утратила политическую жизнь; общество ея измельчало, погрязло въ нравственной распущенности и долго не въ состояніи было отзываться на духъ мужественнаго гражданства, который Альфіери призванъ былъ внести въ его умственный обиходъ. Самъ Альфіери былъ имъ глубоко проникнутъ. Новые общественные идеалы носились тогда въ воздух Европы и Альфіери усвоилъ ихъ и изъ собственныхъ наблюденій надъ жизнью и— главное—изъ книгъ французскихъ мыслителей, такъ яростно отрицавшихъ власть и авторитеты. Монархическая идея давно уже перестала згдовлетворять историческимъ требованіямъ времени. Новые мыслители учили видть въ каждомъ монарх тирана и притснителя, а политическая мысль въ поискахъ лз'чшаго жизнез’стройства обращалась или къ непосредственномз' источникз' человческихъ отношеній,—къ разуму и къ самой природ человка, какъ въ ученіи Рзюсо, или къ античнымъ образцамъ гражданской добродтели, имена которыхъ были съ эпохи Возрожденія близки всему кз'льтз'рномз' человчеству и длались теперь носителями новой правды, новыхъ общественно-политическихъ стремленій. Для итальянскаго писателя этотъ античный идеалъ становился обязательнымъ въ силз’ всхъ традицій итальянской литературы: тамъ античное вліяніе, какъ память о греко-римской кз'льтз7р предковъ, никогда не умирало и языческія воспоминанія даже въ самз’іо глухую пору средневковья уживались, напр., въ поэзіи Данта, съ мистическимъ дз^хомъ христіанства. Этотъ античный духъ гражданскихъ доблестей близокъ былъ Альфіери и въ силу индивидуальной природы его и въ силз^ вншнихъ з'словій жизни.
Уроженецъ Сверной Италіи, того Пьемонта, который въ 19 в. сыгралъ роль „собирателя земли", объединилъ Италію подъ зчіравленіемъ нын царствзгющей Савойской династіи,—гр. Альфіери принадлежитъ къ знатномз’, богатому, помстному дворянству. Онъ рано теряетъ отца и рано—въ 15—17 лтъ—длается полнымъ хозяиномъ боль-
шого состоянія. Гордый и строптивый отъ природы, съ дтства не умвшій никому подчиняться, не переносившій надъ собою ни чужой власти, ни 43'жого превосходства, своевольный и упрямый, онъ отличается пылкимъ, хотя и замкнутымъ въ себ, нравомъ, склоннымъ ко всякимъ крайностямъ. ІІолз'чивши лучшее для своего времени образованіе, онъ впослдствіи утверждаетъ, что не вынесъ изъ школы никакихъ знаній и очень скоро позабылъ всю латынь и всхъ классиковъ, которыхъ онъ вызз'бривалъ только изъ-за отличій и наградъ. Въ 15 лтъ имъ овладваетъ страсть къ перемн мстъ. Сперва онъ объзжаетъ всю Италію, затмъ въ двзчсратное путешествіе вс европейскія государства. Изъ этихъ странствованій онъ, по его признанію, вынесъ очень мало. Но т картины природы, которыя волцуютъ его поэтическое 43'вство, а главное т люди, которыхъ онъ зазнаетъ въ придворныхъ сферахъ разныхъ странъ,—все это 63’дитъ его критическую мысль, изощряетъ з'мъ, склонный по природ къ отрицанію и сатир. Въ 20 лтъ онъ накз'паетъ себ французскихъ книгъ, читаетъ Монтескье, Вольтера, Руссо, посщаетъ французскіе театры, гд трагедіи Вольтера проводятъ въ публику модныя идеи; независимо отъ школьной з’чебы впитываетъ онъ въ себя вс вянія новой мысли; увлекается и Монтенемъ. Пестрая энцикло-педичность этого скептика іб вка, игра его мысли, пробужденной знакомствомъ съ классическимъ міромъ, расширяетъ горизонты Альфіери, одинокаго, скз’чающаго странника по Европ. Онъ много и самостоятельно дз– – маетъ надъ этимъ чтеніемъ и когда посл пяти-лтняго странствованія онъ возвращается на родину двадцатитрехъ лтнимъ независимымъ человкомъ, мысль его созрла, убжденія опредлились. Преклоненіе передъ благосостояніемъ и передъ политическимъ устройствомъ Англіи, ненависть ко всякой солдатчин, особенно къ мн-литаризму Прз'ссіи, презрніе къ варварствзу вка Екатерины Ивъ Россіи, недовріе къ легкомысленной, болтливой, салонно-философствзующей Франціи и вражда самая непримиримая къ томзг дз’Х}' произвола съ одной стороны, а съ дрз^гой - лести, подобострастія и низкопоклонства, которыя, по его словамъ, изо всхъ дворовъ Европы длаютъ однзг лакейскз'ю, вотъ что выноситъ онъ изъ своихъ пз’тешествій. Въ силз' такихъ чувствъ онъ на родин, хотя числится въ полку сардинскаго короля, но не несетъ фактически никакой слз'жбы; отказывается и отъ дипломатической карьеры. Чмъ же наполнитъ онъ свое сзчцествованіе? Какое положительное содержаніе внесетъ отрицатель въ жизнь? Онъ ищетъ его. И это-то
Эту общечеловческзчо сторону своей дз’ши, хотя и одтую моднымъ нарядомъ иного вка, Альфіери выявилъ въ своей автобіографіи. „Жизнь Витторіо Альфіери изъ Асти, написанная имъ самимъ", такъ по старомодномз^ красиво написанная, — крз'гло, ярко и цльно,—является однимъ изъ крупныхъ „человческихъ документовъ", которые когда-либо даны были писателемъ о самомъ себ; она раскрываетъ намъ, при всей своей кажз'іцейся простот и прямолинейности, сложность и загадочность, при-сущую душ всякаго даровитаго человка, углз'бляюща-гося въ самонаблюденіе. И это самонаблюденіе длаетъ для насъ Альфіери не только интереснымъ психологическимъ явленіемъ, но и родоначальникомъ новаго типа людей.
Истый сынъ своей эпохи и своей страны, Альфіери,— предтеча того индивидуализма, который такъ пышно расцвтаетъ во всхъ великихъ твореніяхъ на рубеж і8— 19 в.в., индивидз^ализма, который завершается творчествомъ и жизнью Байрона и, какъ особая дз’шевная болзнь, вндряется въ европейскзчо мысль многихъ послдз'Ю-іцихъ поколній, вплоть до нашихъ дней. „Міровая скорбь" находитъ въ Альфіери первзчо свою жертвзь „Духъ отрицанья и сомннья", тоска и недовольство собою, внутреннее безпокойство и полная незщовлетворенность жизнью и всмъ міромъ,—долго з^гнетаютъ его. Противъ этой болзни у поколнія Альфіери есть средство, которое зттра-чено послдзчощими, пережившими великз’ю французскою революцію. Это поколніе еще страстно вруетъ въ начала Разума н Свободы, провозглашенныя новыми мыслителями. И когда Альфіери начнетъ проводить эти начала въ жизнь и въ литератзфу, работая ради собственной славы на пользу всего человчества, тогда з’ныніе и скорбь з'стзг– пятъ мсто бодрости и радости. Такой кризисъ пережилъ Альфіери и съ мелкими подробностями разсказалъ его въ своей „Жизни". Онъ могъ бы пережить и второй кризисъ: утратить врз^ въ Раззьчъ и Свободз’. Основаніе для этого 3’ него было: не говоря уже о томъ, что онъ потерялъ въ французскихъ бумагахъ значительнзто часть своего состоянія, онъ видлъ въ Париж первые кровавые з'жасы революціи; и даже, если бы не задалось во время перехать границз?, онъ самъ бы попалъ на эшафотъ съ дрзтими аристократами. Изъ этого жестокаго опыта онъ не вынесъ ничего, кром ненависти къ францзгзской націи. Переворота въ мысли, новаго перелома дз’іпевной жизни отъ кровавыхъ дней Парижа онъ не испыталъ. Жизнь его и посл
этого продолжала течь все по тому же, въ 25-лтнемъ, возраст проложенному, русл}7. Другіе люди, пережившіе разочарованіе великой революціей и поколебленные ею ч въ своемъ безвріи „вка Просвщенія1' и въ своей вр въ Разумъ и Права человка, люди иной расы и иного душевнаго склада,—навсегда остались съ болью сердца, которой дано было, со всми ея разновидными и сложными проявленіями, общее названіе міровой скорби. Но человкъ латинской расы, хотя и воспитавшійся на Монтескье и Вольтер, Альфіери, благодаря преемственности классическихъ традицій—римскихъ и итальянскихъ —не испыталъ этой душевной раздвоенности и остался вренъ своимъ молодымъ идеаламъ.
Идеалы эти вполн согласуются съ аристократизмомъ и происхожденія и духовной природы его. Это— прежде всего гордость, несовмстимая съ зависимостью-отъ кого-бы то ни было. Затмъ—любовь къ слав. Слава—похвала людей за какія-либо дянія. Языческій культъ славы,—столь противоположный христіанской добродтели смиренія,—съ особой силой проявился въ эпоху Возрожденія, когда похвала воздавалась всякому яркому проявленію личности независимо отъ его нравственнаго характера. і8-й вкъ, отрицая всю основу христіанской морали и выдвигая на мсто ея кзгльтъ человчества, возстановилъ и значеніе славы людской, пріобртаемой за полезныя для всего человчества дянія. Слава--это и есть основа всхъ мечтаній и пока еще мало осознанныхъ желаній гр. Альфіери, когда, возвратившись изъ заграничнаго путешествія 24-лтнимъ богатымъ, свободнымъ молодымъ человкомъ, онъ основывается въ Турин. Прославиться полезной дятельностью—вотъ что становится скрытою и ему самому еще не совсмъ ясною цлью сз’іце-ствованія; или, какъ онъ говоритъ, начиная четвертую часть своего жизнеописанія, найти „полезный и похвальный исходъ кипнію моего пылкаго, нетерпимаго и высокомрнаго нрава". Долго не находитъ онъ этого исхода. Долго мучится онъ екз'кою своей жизни моднаго франта. Онъ отмчаетъ
въ дневникахъ лнь, апатію, праздность, любовь къ пустякамъ. Не сразз’ открываетъ онъ и свое литератзгрное призваніе. Помхою тому слзокатъ и соблазны тщеславія, щегольство, згвлеченіе нарядами, страсть къ лошадямъ и дрз^гія прихоти обезпеченнаго, ничмъ не занятаго человка. Впрочемъ, это же тщеславіе даетъ и первый толчекъ къ литератз'р. Успхъ его острозтмія, блескъ, язвительность и проницательность его ума въ крз^жк сверстниковъ, съ которыми онъ зтчреждаетъ шутовскую пародію засданій масонской ложи съ чтеніемъ докладовъ, выборами и т. д., з'спхъ заставляетъ его обратить вниманіе на свое дарованіе.
Другое, боле серьезное, чмъ вншнее тщеславіе, препятствіе къ сзчцествованію сообразномзг съ его высшими побужденіями,—недостатокъ внзттренней свободы. Съ юныхъ лтъ такъ дорожившій своею независимостью, Альфіери часто бывалъ рабомъ своей страсти къ женщин. Онъ уже три раза пережилъ безумнз'іо, несчастную страсть, надолго, несмотря на перемну мста, окрасившую въ мрачный цвтъ всю его внз’треннюю жизнь. Чз’в-ство зависимости отъ женщины, которую онъ не могъ ни уважать, ни даже любить настоящею сердечною любовью, не мирилось ни съ суровой природою его нрава, ни съ гражданской доблестью, которая жила въ его мечт. Этотъ свой „плнъ страстей" онъ очень откровенно и краснорчиво излагаетъ въ „Жизни", также, какъ и кзфьез-ный способъ борьбы съ своей послдней недостойной его любовью. Онъ вышелъ побдителемъ изъ борьбы и порвалъ цпи, которыя казались з’низительными для него, какъ для человка новыхъ взглядовъ, для большинства же въ то время были являніемъ вполн естественнымъ, освященнымъ всмъ бытомъ свтскаго общества. Между тми средствами, которыми онъ спасался отъ дикой своей страсти, былъ и усидчивый з’мственный трудъ. Въ немъ-то онъ и нашелъ, наконецъ, свое призваніе. Онъ зналъ, что силу своихъ чзшствованій онъ могъ излить въ одномъ только род литературы—въ трагедіи и онъ поставилъ