Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Альфиери Витторио

себ цлью стать трагическимъ поэтомъ. Обстоятельно, шагъ за шагомъ разсказываетъ онъ, съ какимъ упрямствомъ онъ добивался нужнаго ему знанія и умнья и какія трудности преодолвалъ. Напомню одно: онъ долженъ былъ выучиться языку, на которомъ онъ хотлъ писать стихи. Онъ говорилъ, читалъ, писалъ—дневники и письма по французски; итальянскій языкъ классиковъ еле понималъ—въ ежедневномъ обиход былъ пьемонтскій жаргонъ. Ему нз’жно было „расфранцузиться", по его выраженію, и „отосканиться" (изз'чить тосканское нарчіе, которое было языкомъ классиковъ). И вотъ, войдя зоке во вкз^тсъ творчества, создавъ первый свой опытъ трагедіи, „Клеопатру", засаживается онъ съ азартомъ школяра-педанта за ученье, весь всецло отдается этой новой страсти и находитъ тзпгъ вмст съ глубокимъ нравственнымъ з’довле-твореніемъ и дрз’жбу и любовь.

Дружба на почв одинаковыхъ вкз^тсовъ и убжденій съ Франческо Гори Ганделлини, человкомъ литератз'рно-образованнымъ, который становится судьею и цнителемъ его произведеній, длится всю жизнь. Вытекла дрз’жба изъ общей имъ потребности—„облегчить сердце, переполненное одинаковыми страстями". Гори подарилъ своемз’ дрзчу Маккіавелли. Только что изучивъ съ восторгомъ Тпта-Ливія, Альфіери, читая Маккіавелли, самъ съ дтства про-никнутый ненавистью ко всякомз’- з’гнетенію и притсненію, такъ воспламенился, что сразз^г написалъ дв части своего трактата о „Тиранніи", который напечатанъ былъ много лтъ спустя. „Пламя молодости и благороднаго справедливаго негодованія"—вотъ что больше всего связывало молодыхъ людей. Такъ и у насъ, 40 лтъ почти спустя, Пз’шкинъ писалъ Чаадаевз': „И на обломкахъ самовластья напишемъ наши имена". А еще

однимъ поколніемъ позже Герценъ съ Огаревымъ заключили союзъ молодой дрз’жбы во имя тхъ же высокихъ идеаловъ. Не находя поддержки въ общественной жизни, молодежь стремится къ возвышеннымъ цлямъ, укрпляя ихъ въ себ, союзомъ родственныхъ индшшдз’альноетей.

Какъ дружба съ Гори непохожа была на тотъ товарищескій крзококъ въ Тз’рин, который ради густой забавы Альфіери собралъ около себя, такъ и его новая любовь— союзъ, заключенный также на всю жизнь—непохожа была ни на прежнія его увлеченія, ни на т чувства, которыя преобладали въ тогдашнемъ обществ. Новая страсть Альфіери къ графин Альбани не только не служитъ препятствіемъ къ цлямъ его жизни, а, напротивъ, принимаетъ форму отношеній, которыя ему представляются наиболе соотвтствующими высокомз' назначенію поэта. Поставивъ себ задачей стать поэтомъ—подражателемъ древнихъ—и глубоко вдавшись въ изученіе итальянскихъ классиковъ, Данта, Петрарки, Аріосто и др., Альфіери старается и своей любовной связи придать характеръ, заимствованный изъ образцовъ старой итальянской поэзіи. Его дама сердца, его „Госпожа* (5і§пога), вдохновительница его поэзіи это—подобіе Беатрисы и Лаз^тры. Онъ превозноситъ свою любовь, гордится ею, всю жизнь казалось бы кладетъ къ ногамъ своей мз^гзы; а въ дйствительности, связь эта часто ставитъ его въ противорчіе съ тмъ идеаломъ доблестной свободы и независимости, который онъ стремится воплотить жизнью и поэзіею. О нкоторыхъ изъ этихъ противорчій, какъ, напр., объ аз’діенціи з^г папы, онъ покаянно говоритъ въ своей „Жизни*; другія, боле постыдныя, совсмъ обходитъ молчаніемъ: они нарз’шили бы ту цльность, которую онъ хотлъ придать своей жизни, ту строгость яснаго опредленнаго идеала, по которому этотъ свободный з’мъ строилъ свое существованіе. Но живая жизнь не укладывается въ тсныя рамки шаблоновъ и подражательныхъ идеаловъ, въ какія ихъ пытается вогнать умъ и воля человка. Потому^ романъ Альфіери съ гр. Альбани не только очень яркая страница давно нсчезнз^гвшаго быта, но иметъ и свой психологическій, и нравственный интересъ.

Кто же была эта мз^гза нашего поэта? По рожденію своему она принадлежала къ тому дворянству Священной Римской Имперіи, которое по рангу не з'стзшало короно-

ваннымъ особамъ; и изъ него потому выбирались невсты для наслдниковъ разныхъ европейскихъ престоловъ. Богато одаренная отъ природы, гр. Луиза Стольбергъ получила соотвтствующее своему аристократизму францз’з-ски-космополитическое воспитаніе: она владла четырьмя языками, была хорошая музыкантша, имла вкз'съ къ изящнымъ искзюствамъ. Впослдствіи она была начитана въ философіи, водила знакомство и обширнзчо, собранную и напечатанную теперь, переписку съ выдающимися людьми Европы, держала и во Флоренціи и въ Париж блестящій салонъ. На до годз^г она была выдана замужъ за гр. Альбани, послдняго изъ Стюартовъ, претендента на англійскій престолъ, занятый тогда Ганноверской династіей. Карлъ-Эдзшрдъ, сынъ Якова II, женился на ней, бз^гдучи уже 50 лтъ; женился но указанію Версальскаго двора, чтобы имть законнаго наслдника своихъ династическихъ притязаній. Франпз'зскомз⁷ правительству эти притязанія нз’жны были какъ постоянная з’гроза англійскому правительству; оно нотомз' и сз^тбсидировало претендентовъ. Смолоду Карлъ-Эдуардъ, по матери изъ польскаго рода Собсскихъ, своимъ рыцарскимъ благородствомъ плнилъ сердца своихъ приверженцевъ въ Шотландіи и легенда окружила поэтическимъ ореоломъ его нез'дачнзчо попыткз⁷ овладть Великобританскимъ престоломъ. Но пораженіе, которое онъ потерплъ, и бездятельная жизнь на средства, которыя емз^т выдавались иностранцами, уничтожили слды всякаго рыцарства и романтики. Ко времени своей женитьбы онъ з»же опзютился, одряхллъ, началъ пьянствовать. Бракъ съ миленькой, веселой, интеллигентной двушкой нсколько оживилъ его,— но прошло года два и она почзшствовала себя одинокой и несчастной: мз’жъ былъ скз^тченъ, всегда пьянъ, грз'бъ, самъ ничмъ не интересовался и ее ни на шагъ отъ себя не отпзюкалъ отчасти изь животной ревности, отчасти изъ династическихъ соображеній: на рожденіе наслдника, если бы онъ появился, не должно было падать и тни сомннія. Но и наслдникъ не являлся, и шансы на пре-

столъ давно у^тже становились все боле и боле гадательными. Супруги жили во Флоренціи на виду з^г всего общества и печальное существованіе молодой женщины всмъ было хорошо извстно. Въ это-то время она и встртилась съ гр. Альфіери, который прізжалъ во Флоренцію изз’чать на мст тосканское нарчіе. Высокій) стройный, блолицый, съ гз'стою косою рыжихъ волосъ, въ красивомъ сардинскомъ мундир, который онъ носилъ только изъ хцегольства, 27-лътній красавецъ, сдержанный, серьезный, съ строгими чертами лица, съ высокимъ лбомъ н з'мными глазами, Альфіери сразу' плнился молодой женщиной, свтски обходительной и оживленной умственными интересами. Взаимность была немину^гема и, по мр того, какъ молодые люди сближались подъ надзоромъ ревниваго старика, тотъ все боле входилъ въ роль жестокаго уч'нетателя добродтельной своей жертвы и тмъ все боле воспламенялъ и любовь, и негодованіе ея высоконастроеннаго поклонника. А добродтелью жена графа Альбани — эту? фамилію носилъ заграницей Кар.ть-Эдуардъ, титушовавшій себя королемъ Англіи и Франціи—выдлялась не меньше, чмъ образованіемъ. И то и другое было тогда чуждо итальянской женщин. Вспомнимъ, что это было время крайней распучценности нравовъ въ Италіи. Тогда всякая свтская молодая жинщина въ теченіе двухъ первыхъ годовъ замужества обзаводилась поклонникомъ, чичисбео, т. е. оффиціально состоявшемъ при ней любовникомъ, который сидлъ въ ея заборной, когда она кончала тушлетъ, сопровождалъ ее по визитамъ, въ театрахъ, на балахъ и фактически въ свтскихъ обязанностяхъ замнялъ законнаго мужа; а тотъ такимъ же образомъ занятъ былъ около жены другого. Нарушеніе супружеской врности возводилось чичисбеизмомъ въ цлучо общепризнанную организацію, гд давалась воля всякимъ капризамъ чувства и чувственной прихоти. Женщина не вредила своей репутаціи, если при одномъ сааііеге зегепіе за ней захаживала цлая вереница поклонниковъ, начиная съ кардиналовъ Святой Католической Церкви

и кончая пвцами исполнявшими женскія роли въ тогдашней опер. Естественно, что при такихъ нравахъ ревность могла быть терпима между любовниками, но немыслима была между супругами. И потому въ глазахъ того высшаго общества, къ которому принадлежалъ гр. Альбани, ревность мужа съ его нескрываемою грз'бостыо возбуждала справедливое негодованіе, добродтель жены-полное недоумніе, а роль гр. Альфіери—общее одобреніе. Но Альфіери былъ чичисбео по невол и самъ понималъ свою роль гораздо возвышенне, чмъ свтское общество; да и обоихъ сзшрзтовъ положеніе претендента и иностранное происхожденіе ставило выше окрз^гжающей среды; а графиню Альбани, кром того, личныя начества ума и нрава озаряли совершенно исключительнымъ ореоломъ. Перипетіи этой любви, которая долгое время должна была оставаться платонической, подробно разсказаны въ «Жизни». Отмтимъ въ нихъ одно: когда, по происшествіи семи лтъ, графиня Альбани ползшила, наконецъ, полную свободз^ и любовники очутились подъ одной кровлей, ихъ союзъ не завершился бракомъ. Въ письмахъ граф. Альбани того времени есть намеки на то, что о сЗ’пружеств съ поэтомъ и о возможности имть отъ него дтей она тогда помышляла. Но бракъ и семья не входили въ тотъ заране зютановленный планъ жизни поэта, гражданина и патріота, по которому Альфіери строилъ свою Жизнь. Къ тому же и денежныя его дла не позволяли мечтать о роли отца семейства: изъ любви къ свобод мысли и творчества онъ отказался отъ своего состоянія въ пользу сестры и довольствовался рентою, по-лз'чаемою отъ этой сестры. Рента была хотя и значительная, но хватала только на одинокое сз^тществованіе. И у самой гр. Альбани были соображенія тоже денежныя, препятствовавшія браку. Какъ разведенная жена, а потомъ и какъ вдова претендента, она продолжала пользоваться

субсидіею, которая зшлачивалась послднемз^– изъ Стюартовъ и которая съ новымъ ея замзокествомъ должна была прекратиться. Зависимость музы-вдохновительницы поэта отъ правительства, къ которому онъ относился враждебно и презрительно, является диссонансомъ въ жизни этого послдовательнаго и з’порнаго въ преслдованіи своихъ цлей идеалиста. Но онъ диссонанса не чувствуетъ. Мало того. Графиня Альбани постоянно была окружена вншними знаками своего мнимо-королевскаго достоинства: въ зал ея стоялъ тронъ, прислуга была въ королевскихъ ливреяхъ, посуда, вещи вс носили государственные и династическіе гербы Англіи и Стюартовъ—и этотъ мишурный блескъ 3-живался съ республиканской правдивостью и независимостью мысли и характера самаго графин Альбани близкаго человка. Наконецъ, француженка по дз^гху и но воспитанію, она держала въ Париж литературный салонъ, а вся свтская жизнь Парижа противна была Альфіери съ юныхъ его лтъ. Хотя общій дз'хъ его воззрній и навянъ былъ предреволюціонной Франціей, но идеалы его зрлаго возраста съ явною подражательностью классикамъ не вмщали всего того, чмъ кипла и волновалась францз^гз-ская мысль конца 8о-хъ годовъ того вка. Педантически замкнувшійся въ классикахъ, завлеченный теперь исключительно риторическою стороною гражданской доблести, которою онъ смолоду такъ пламенлъ, Альфіери 43'ждъ былъ области и экономическихъ вопросовъ, и философ-ски-научныхъ и, еще того боле, тхъ сантиментальнофилантропическихъ увлеченій вка, слезливая чувстви-тельность которыхъ не мирилась съ его высокомрно-сз'-ровымъ нравомъ. Паосъ, многорчивость, разносторонность, весь блескъ риторики французскихъ салонныхъ говоруновъ противенъ былъ духз»- его риторики, рзкой, сжатой по форм, обличительной и независимой по содержанію. Впрочемъ, протестъ противъ тираніи, борьба съ правительственной властью были издавна и его завтной мечтой; оттого, когда раздались первые громы революціи, онъ вмст съ граф. Альбани сталъ на сторону угнетаемыхъ и притсняемыхъ. Онъ даже лично выступилъ на защиту народной свободы: какъ иностранецъ и человкъ независимый, онъ въ 1789 обратился къ Людовику XVI съ письмомъ, въ которомъ просилъ его предупредить желаніе народа, даровать ему свободу и тмъ прославиться на вс времена больше, чмъ когда какой-либо правитель. Взятіе Бастиліи вдохновило его на оду. Это событіе онъ считалъ концомъ революціи, также какъ и Созывъ Національнаго Собранія. Но дальнйшія революціонныя дйствія обманули ожиданія салонныхъ пророковъ и теоретиковъ народнаго освобожденія. Безпорядки продолжались: Тюльерійскій дворецъ былъ занятъ народомъ, королевское семейство посажено въ тюрьму, начиналось преслдованіе всхъ привиллегированныхъ... Свобо-долюбивомз^ поэту съ трудомъ удалось вырваться изъ предловъ Франціи. Это было въ 1792 годз^г.

Во время пребыванія своего въ Париж Альфіери затялъ печатаніе своихъ произведеній въ лучшей тогда типографіи Дидо. Обработка, исправленіе рукописей, завдываніе корректурами и всми деталями печатанія наполняли его время и отвлекали мысль отъ современности. Творить при тяжелыхъ обстоятельствахъ, какія тогда переживались Франціей, ему не было возможности: слишкомъ жестоко смялась жизнь надъ иллюзіями и головными идеалами. И врагъ всякой тираніи,—какъ правительственной, такъ и народной,—Альфіери отвертывался отъ живой дйствительности и уходилъ Еесь въ книги и въ свое прошлое. Возвышенная мечта объ античной свобод и доблести была жизнью поругана. Въ этомъ винилъ поэтъ не самую мечтз^т, не ея призрачность, а тхъ болтзчювъ-франиузовъ, которые ничего не могли провести въ жизнь какъ слдуетъ. Когда книги его были напечатаны, а та слава, которую онъ поставилъ цлью всей жизни и всхъ своихъ з'силій и трз'довъ, была этимъ печатаніемъ обезпечена, онъ оглянз’лся на себя. Не видя передъ собою никакого дла, движимый горестными предчувствіями, въ 179^{0 Г0}ДУ о^н_ь сталъ писать свою автобіографію. Черезъ 13 лтъ онъ вернулся къ ней и закончилъ ее незадолго до смерти, въ 1803 г., отчетомъ о

послднихъ годахъ своего зрлаго возраста и своей старости.

Эти послдніе годы онъ доживалъ во Флоренціи вмст со своей „Госпожей". Чета ихъ привлекала въ домъ и лучшее итальянское общество и знатныхъ путешествен-никовъ-иностранцевъ; онъ —своею славою трагическаго поэта, создавшаго новую эру въ итальянской литератур, она—обаятельностью свтской, уиной, опытной хозяйки его салона. Жизнь извн блестящая, извнутри была тз'скла и бдна содержаніемъ. Связь поэта съ его музой съ годами приняла видъ законнаго брака съ бездтнымъ очагомъ, въ которомъ для старющихъ супруговъ не было настоящаго тепла и свта. Онъ педантично распредлилъ всю жизнь свою,—во сколько лтъ онъ сколько напишетъ, прочтетъ, переведетъ, комментируетъ; также педантична расписанъ былъ и день его. Она изучала философію, интересовалась живописью, поддерживала множество лите-ратзфныхъ и свтскихъ знакомствъ, и перепискою и живымъ общеніемъ. Альфіери теперь какъ бы закостенлъ въ своихъ классикахъ. Молодость, кипвшая негодованіемъ, сила горячихъ 43'вствъ и убжденій, послужившая импз’ль-сомъ къ созданію трагедіи, возвышенная любовь къ дам сердца,— невинной жертв мужа-тирана,— все ушло въ прошлое, обезцвтилось, принизилось, измельчало. Ни онъ, ни она не страдали отъ ложнаго положенія, въ которое ихъ ставила жизнь. Тмъ не мене, Альфіери,—всегда къ себ правдивый,—говоря о поздк съ своей „Госпо-жей* въ Англію въ 1790 г., з’таилъ въ автобіографіи главную причину этой поздки; впрочемъ, онъ и всегда очень легко и осторожно касался всхъ обстоятельствъ жизни графини. Онъ говоритъ въ „Жизничто ей хотлось видть страну, которая пользовалась настоящею политической свободой. Въ дйствительности ей хотлось попытать счастья и поправить финансы, разстроенные паденіемъ франц}^?зскихъ блоіагъ. Откинувъ т династическія притязанія, отъ которыхъ она не отказывалась ни при жизни мзока, ни посл его смерти, она являлась къ англій-

скому двору, не какъ вдова претендента на престолъ, а какъ великобританская подданная, хлопотать о какой-ни-б}-дь милостивой подачк. Она ничего не добилась, хотя и удостоилась быть принятой королемъ.

Единственнымъ произведеніемъ этой послдней поры Альфіери, въ которомъ вылилось его еіце горячее, живое чувство, былъ Мізодаііо, сборникъ разныхъ статей, эпиграммъ, сатиръ, памфлетовъ и т. п., посвященный порицанію и осмянію французовъ и весь проникнутый страстною къ нимъ ненавистью. Книга злая и несправедливая. Ненависть эта иметъ нкоторое оправданіе: она является и выраженіемъ отвращенія Альфіери къ милитаризму, (владвшему революціонной Франціей и подготовившему Еоилпартовское нашествіе на Европу, и выраженіемъ, хотя *"ы въ отрицательной форм, патріотическихъ 43’вствъ, которыя должны были пробудить въ Италіи ея національное самосознаніе. Дрз'гія драматическія и лирическія 3‘пражненія Альфіери не увеличиваютъ его поэтической славы: тщательно обработанныя по форм, эти подражанія классическимъ образцамъ не обладаютъ ни настоящей непосредственной силой поэзіи, ни прочз'вствованнымъ содержаніемъ. Ок свидтельствуютъ только о томъ, какъ однообразна и безотрадно скз'чна была внз'тренняя жизнь когда-то пылкаго поэта, вся зашедшая теперь въ черствое педантство. Тотъ орденъ, который онъ сочинилъ за литературныя заслз’ги и которымъ онъ, врагъ службы и слз'жебныхъ почестей и отличій, украсилъ самого себя, какъ онъ о томъ иовствзютъ въ автобіографіи, говоритъ о томъ же самомъ. Отъ скз'ки онъ сочинилъ и латинскзчо эпитафію, которая должна была з'крашать гробницы и его и .,Госпожи“ его. Но графиня Альбани надолго пережила его. Онъ з’меръ на ея рз'кахъ и она во время болзни ухаживала за нимъ какъ врная жена. Но насчетъ этой врности въ обществ ходили разные слз'хи: и близкій ихъ домзг францз'зскій живописецъ Фабръ, оставившій въ галлере Уффиццн два прекрасныхъ портрета этой четы, считался соперникомъ Альфіери; да и самъ поэтъ

измнялъ своей дам самымъ буржуазно пошлымъ образомъ. Свободный союзъ сердецъ, такъ поэтически заключенный, завершился плоскимъ адюльтеромъ, какъ самый прозаическій бракъ. Альфіери, не находя себ живого дла и не нося въ себ живого чувства къ окрз'жающей жизни, не вносилъ ни тепла, ни поэзіи въ сзчцествованіе старющей женщины, лишенной и тхъ непосредственно живыхъ впечатлній, которыя даетъ семейномз^г очаі'З’ подрастающее потомство. А этой потребности ея сумлъ удовлетворить молодой хзщожникъ, дрзтъ ея поэта... Самъ же поэтъ зачерствлъ раньше времени, въ 40 лтъ! По-чему? Отчасти по вин окрз’жавшей его жизни: Франціи онъ не могъ любить, Италія сама была мертва; она только привтствовала его поэзію, какъ трз^гбный звз^ткъ, призывавшій ее къ воскресенію, но дать пищу дятельномз^г его общенію съ родиной она не могла. Больше же всего въ краткости его настоящей живой жизни виновата сама индивндз’альность его, которзчо раскрываетъ намъ его автобіографія.