Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим
Шрифт:
Въ этомъ интересъ и значеніе „Жизни, написанной имъ самимъ“. Ііз’сть идеалы его устарли, пзтсть новымъ поколніямъ они кажзгтся шаблонными и мертвыми, пзють стильная фигура автора развнчивается (какъ пыталась это сдлать современная итальянская критика) изъ суроваго идеалиста въ тщеславнаго хвастзчіа,—пз’ть, имъ пройденный и описанный, никогда не з’тратитъ своего значенія. Это—пз'ть всхъ творцовъ новой жизни, творцовъ лзтчшаго будзчцаго.
Гордость высшихъ стремленій, преодолвающая низменность соблазновъ, этотъ аристократизмъ дзтха, совмщается з^ Альфіери съ аристократизмомъ старой расы, носительницы богатаго, кзгльтзфнаго прошлаго; совмщается и со всмъ новымъ, что вноситъ въ жизнь его эпоха. Отжила эта эпоха: все навянное древнимъ міромъ замнилось зг слдующихъ поколній подъемомъ патріотизма; а эта національная идея, въ свою очередь, смнилась соціальными идеалами. Но та индивидз’альность,
Такимъ завтомъ звзтчнтъ и „Жизнь графа Витторіо Альфіери, написанная имъ самимъ“.
А. Андреева.
ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.
Ріегідие зиат ііагп паггаге (ідисіагп роііиз шогиш циат аггодапііат агЬНгаІі зипК
Тасііиз „ііа Адгісоіае'.
Страстная суббота, у-го апргьлл 1790 года. Париоюъ.
Говорить о себ, а тмъ боле писать о себ—такое желаніе, несомннно, рождается отъ избытка любви къ себ. Я не собираюсь предпослать исторіи моей жизни ни пустыхъ извиненій, ни фальшивыхъ и призрачныхъ мотивовъ, которые вдобавокъ не встртили бы ни у кого доврія и представили бы въ невыгодномъ свт правдивость моего дальнйшаго повствованія. Сознаюсь прямодушно, что причина, заставляющая меня разсказывать свою жизнь, хотя и лежитъ, можетъ быть, еще и въ дрзггихъ чувствахъ, но, главнымъ образомъ, заключается въ любви къ самому себ—въ дар, которымъ въ большей или меньшей степени природа одлила всхъ людей, въ особенности же писателей и среди нихъ въ наибольшей мр поэтовъ, или мнящихъ себя таковыми. И даръ этотъ—драгоцннйшая вещь; ибо онъ является двигателемъ всего великаго, если къ нему присоединяется отчетливое пониманіе средствъ, какія могутъ быть въ нашемъ распоряженіи, и просвщенное влеченіе къ истин и красот, что, впрочемъ, одно и тоже.
Не останавливаясь на причинахъ общаго характера, я сразу перейду къ тмъ, которыя вытекли изъ моей любви къ себ; и разскажу здсь вкратц, какъ я предполагаю выполнить свой планъ.
Такъ какъ я много—и, можетъ быть, больше, чмъ слдовало,—писалъ до настоящаго времени, естественно, что
въ небольшомъ числ тхъ читателей, которымъ я сколько-нибз^дь былъ пріятенъ (если не среди современниковъ моихъ, то среди тхъ, которые придутъ намъ на смну), могутъ найтись лица, которымъ захочется зазнать, что я за человкъ. Считаю это вполн возможнымъ, не опасаясь быть нескромнымъ, такъ какъ ежедневно вижу весьма плодовитыхъ авторовъ, чьи заслз^ги, если сзщить строго, невелики, жизнь же которыхъ описывается, читается, или, по крайней мр, біографіи ихъ раскупаются. Такимъ образомъ, если бы у меня не было дрзч'ихъ причинъ, кром этой, всегда можно надяться, что посл моей смерти первый попавшійся книгопродавецъ, чтобы заработать нсколько лишнихъ сольди на изданіи моихъ работъ, захочетъ предпослать имъ кое-какія свднія о моей жизни. И, но всей вроятности, возьмется за это кто-нибзтдь, кто мало зналъ, или совсмъ не зналъ меня, и кто бзтдетъ искать матеріаловъ въ сомнительныхъ или пристрастныхъ источникахъ; откзща слдзютъ, что такая біографія, если и не будетъ совсмъ ложной, во всякомъ слз^ча, мене достоврной, чмъ та, какую я могу написать самъ. Тмъ боле, что писатель, который заинтересованъ въ прибыли издателя, обыкновенно не скупится на глупые панегирики авторз7, выходящемз7 въ новомъ изданіи, въ разсчет на лз^чшій сбытъ книги. Для того, чтобы эта исторія моей жизни была боле достоврной и не мене безпристрастной, чмъ всякая другая, которая можетъ быть написана посл меня, я, слдзгя моей привычк давать больше, чмъ общаю, даю здсь общаніе себ самомз7 и своемз7 читателю настолько зщалиться отъ всякихъ пристрастій, насколько это возможно для человка; я принимаю это условіе, ибо, изслдовавъ и познавъ себя до самой глубины, я нашелъ, или, во всякомъ случа, З'вровалъ въ то, что нашелъ въ себ въ общей сумм перевсъ добра надъ зломъ. Поэтомз7, если, быть можетъ, у меня не хватитъ мзокества или откровенности сказать все, во всякомъ слз'ча, я не з^нюкусь до лжи.
Что же касается до моего метода, —чтобы возможно
меньше наскучить читателю, дать ему отдыхъ и возможность выпускать то, что для него мене интересно, я предполагаю раздлить мое повствованіе на пять эпохъ, соотвтствующихъ пяти возрастамъ человческой жизни, и согласно съ этимъ озаглавить каждую изъ частей: Дтство, Отрочество, Юность, Зрлый возрастъ и Старость. Не моіу льстить себя надеждой удержать до конца ту манеру, въ какой написаны первыя три части и половина четвертой, ту краткость, какой я искалъ и какую усвоилъ въ моихъ остальныхъ произведеніяхъ и
Кстати, прибавлю здсь, что и въ предыдущихъ четырехъ частяхъ я не былъ такъ кратокъ, какъ бы этого хотлъ и какъ это было щ^жно; но это не значитъ, что я впалъ въ смшныя длинноты и не умлъ отбрасывать излишнихъ мелочей; этимъ я хотлъ сказать лишь, что останавливался на многихъ частностяхъ, изученіе которыхъ могло бы послужить къ расширенію познанія о человк вообще.
Человческій родъ таковъ, что тайны его можно лзгчше всего разгадать, иззгчая себя самого.
У меня нтъ намренія затрагивать здсь такія стороны, которыя касались бы жизни другихъ лицъ, переплетавшейся съ событіями моей жизни. Мои поступки—я на это шелъ; но разоблачать жизнь другихъ з^ меня нтъ никакой охоты. Я не затрону тутъ ни одного лица; или же сдлаю это въ безразличномъ или выгодномъ для затрагиваемаго лица отношеніи.
Изученіе человка вообще—вотъ главная цль этой книги. И о комъ можемъ мы говорить лучше всего и увренне всего, какъ не о насъ самихъ? Кого другого намъ въ такой степени легко изучать? Кого другого мы знаемъ съ такой интимнйшей стороны? Кого можемъ допрашивать, съ такой строгостью, кром того, съ чьей глубиной глу-бинъ мы сжились въ теченіи столькихъ лтъ?
Что касается, наконецъ, стиля, я ршаю дать свободу моему перу и не удаляться отъ той простоты и непосредственности, съ какой набросаны эти страницы, продиктованныя сердцемъ, а не талантомъ; что бполн соотвтствуетъ скромности предмета, въ нихъ описываемаго.
ЭПОХА ПЕРВАЯ.
ДТСТВО.
ПЕРВЫЯ ДЕВЯТЬ ЛЪТЪ.
РОЖДЕНІЕ и РОДИТЕЛИ.
1749.
Я родился въ пьемонтскомъ городк Асти 17-го января 1749 года отъ знатныхъ, состоятельныхъ и честныхъ родителей. Отмчаю настойчиво эти три обстоятельства, имвшія для меня самыя счастливыя послдствія. Рожденный среди благородныхъ, я легко могъ, не возбуждая подозрній въ низкой зависти, презирать аристократію и разоблачать ея смшныя стороны, ея пороки и злоз'пот-ребленія; эта слз^чайность происхожденія не мало способствовала том}г, что я ни разу не запятналъ своего высокаго искусства. Состоятельность моей семьи помогла мн сохранить свободз' и чистоту души и служить только истин. Такъ какъ я былъ сынъ честныхъ родителей, то мн не приходилось краснть за то, что я принадлежз’’ къ знати. Такъ, если бы хоть одно изъ этихъ трехъ зюловій моего происхожденія отсзттствовало, это сильно отразилось бы на достоинств моихъ работъ; и я сталъ бы худшимъ философомъ и худшимъ человкомъ, чмъ, быть можетъ, я сейчасъ.
Моего отца звали Антоніо Альфіерн, мать—Моника Майяръ-де-Турнонъ. Она была родомъ изъ Савойи, о чемъ свидтельствз'етъ эта чужеземная фамилія; но семья ея издавна жила въ Турин. Отецъ мой, человкъ безупречной нравственности, никогда не занималъ
никакой должности и оставался свободнымъ отъ какихъ бы то ни было честолюбивыхъ стремленіи: это всегда подтверж-дали мн вс, кто зналъ его. Обладая достаточнымъ состояніемъ, чтобы жить, какъ жили люди его крзта, умренный въ своихъ желаніяхъ, онъ велъ вполн благополучное сзчцествованіе. Уже въ возраст пятидесяти пяти лтъ, влюбившись въ мою мать, въ ранней молодости оставшеюся вдовой маркиза Каке-рано, жившаго также въ Асти, отецъ мой встз'пилъ въ бракъ съ ней. Рожденіе первой дочери, за два года до моего рожденія, разбудило въ отц желаніе и надежды имть сына; такимъ образомъ, мое появленіе въ этомъ мір было необычайно торжественно. Думаю, что отецъ радовался мн и какъ плоду своей старческой любви, и какъ наслъдникз' имени и продолжателю рода. Меня отдали кормилиц въ мстечко Ровильяско, почти за дв мили отъ Асти, и отецъ каждый день ходилъ тз'да пш-:комъ, чтобы взглянз'ть на меня; онъ былъ человкомъ очень простыхъ привычекъ.
Для своего шестидесятилтняго возраста онъ былъ еще очень бодръ и крпокъ, но ежедневная усталость отъ этихъ прогулокъ, не отмнявшихся ни въ какз’ю по-годз', повела къ томз', что однажды онъ, слишкомъ разгорячившись ходьбой, схватилъ простзщу, отъ которой и умеръ, прохворавъ нсколько дней. Мн не было тогда еще году. Мать осталась въ ожиданіи еще одного сына, который замеръ вскор посл рожденія.
Такимъ образомъ, на рукахъ 37 матери остались сынъ и дочь отъ моего отца и сынъ и дв дочери отъ перваго МЗ'жа, маркиза Какерано.
Оставшись вторично молодой вдовой, мать скоро вышла замзокъ за кавалера Гіацинта Альфіери-ди-Мальяно, младшаго въ нашемъ роду представителя дрзтой его втви.
Этотъ кавалеръ Гіацинтъ наслдовалъ посл смерти старшаго бездтнаго брата все его состояніе и оказался весьма богатымъ. Моя превосходная мать наслаждалась полнымъ счастьемъ съ этимъ кавалеромъ Гіацинтомъ, подходящимъ къ ней по возрасту, отличавшимся красотой и беззгпречнымъ поведеніемъ. Она всегда жила съ нимъ въ примрномъ согласіи и союзъ ихъ ничмъ не омраченъ донын, когда пишущему эти строки исполнился сорокъ одинъ годъ.