Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Солод Вадим

«№ 905 29 октября 1923 г.

Глубокоуважаемый Лев Давыдович.

Ввиду того, что спектакль „Земля дыбом“ и в этом сезоне собирает большое количество рабочих, красноармейцев и комсомольцев, и так как снятие названной пьесы с репертуара поставит наш театр в крайне затруднительное положение (у нас в репертуаре всего 3 пьесы), просим Вас, Лев Давыдович, подтвердить прежние приказы Ваши о снабжении нашего театра, никем, кроме Вас, не поддерживаемого, всем необходимым для спектакля „Земля дыбом“.

Нам необходимы: 1) Три мотоцикла с лодочками (раза 3 в неделю): 2 на полтора часа (с 8 до 9 1/2 ч. вечера; один на 2 1/2 часа (с 8 до 10 1/2 . ч. вечера).

2) Автомобиль легковой, как в прошлом сезоне.

Приношу извинение за беспокойство. От лица всего коллектива приношу Вам глубочайшую благодарность.

С коммунистическим приветом Всеволод Мейерхольд

Приложение: Отношение авто-отдела ГВИУ за № 53650 от 27/X — 23 г.»

Для

придания сценическому действию большего эффекта, помимо техники, к участию в нём привлекались десятки военнослужащих. Так, в спектакле «Д. Е.» («Даешь Европу!») это была инсценировка, осуществлённая М. Подгаецким по произведениям И. Эренбурга и Б. Келлермана, участвовали красноармейцы и военные моряки. Такое нецелевое использование личного состава воинских частей категорически не понравилось В. В. Маяковскому, который с обычной для себя категоричностью заявил: «Ввод красноармейцев и матросов на сцену — дикость» и добавил: «Это какой-то институт театральных денщиков».

И тем не менее, при оформлении главного зала павильона РСФСР на Венецианской бьеннале 1924 года центральное место в экспозиции было отведено портрету Льва Троцкого работы Юрия Анненкова, циклопического размера — 3,3 на 2,5 метра [135] . Председатель РВС РСФСР (по словам Луначарского, «угрожающ. Анненков придал т. Троцкому люциферские черты» (думаю, что для него это был тонкий комплимент. — Авт.) в специально пошитой для наркома униформе: непромокаемая шинель с карманом на груди, как у зимней шинели русских офицеров, перчатки-краги на манер шофёрских, фуражка с автомобильными очками, командирский планшет, наградной «Маузер» от ВЦИК РСФСР с деревянной кобурой-прикладом. И никаких знаков отличия — Троцкий выше званий, нашивок и петлиц — они для простых смертных, он же для большинства — идеал, «демон Революции».

135

В 1923 году Юрий Павлович Анненков по заказу Реввоенсовета для музея Красной Армии написал серию портретов соратников Л. Троцкого: Склянского, Радека, Каменева, Зиновьева, Антонова-Овсеенко, Енукидзе, Муралова. На венецианской выставке 1924 года в общей сложности было представлено 600 работ 120 советских художников.

Правда, одна история, связанная с награждением наркомвоенмора орденом «Красное знамя», всё-таки была, и она тоже имела отношение к пока ещё тлеющему конфликту между ним и Иосифом Сталиным. У Льва Троцкого в книге «Моя жизнь», изданной в 1930 году в эмиграции, был описан этот показательный эпизод: «Сейчас трудно воспроизвести, да даже и припомнить тот взрыв восторга, какой вызвала победа под Петроградом. Она совпала к тому же с началом решающих успехов на Южном фронте. Революция снова высоко поднимала голову.

В глазах Ленина победа над Юденичем получила тем большее значение, что в середине октября он считал её почти невозможной. В Политбюро решено было дать мне за защиту Петрограда орден Красного Знамени. Меня это решение поставило в очень затруднительное положение. На введение революционного ордена я решился не без колебаний: ещё только недавно мы успели отменить ордена старого режима. Вводя орден, я имел в виду дополнительный стимул для тех, для кого недостаточно внутреннего сознания революционного долга. Ленин поддержал меня. Орден привился. Его давали, по крайней мере в те годы, за непосредственные боевые заслуги под огнём. Теперь орден был присуждён мне. Я не мог отказаться, не дисквалифицируя знака отличия, который сам я столько раз раздавал. Мне ничего не оставалось, как подчиниться условности.

С этим связан эпизод, который лишь позже осветился в моих глазах настоящим светом. В конце заседания Политбюро Каменев, не без смущения, внёс предложение о награждении орденом Сталина. „За что? — спросил Калинин тоном самого искреннего возмущения. — За что Сталину, не могу понять?“ Его утихомирили шуткой и решили вопрос утвердительно. Бухарин в перерыве накинулся на Калинина: „Как же ты не понимаешь? Это Ильич придумал: Сталин не может жить, если у него нет чего-нибудь, что есть у другого. Он этого не простит“. Я вполне понимал Ленина и мысленно одобрял его. Награждение производилось при архиторжественной обстановке, в Большом театре, где я читал доклад о военном положении на объединённом заседании руководящих советских учреждений. Когда председатель назвал под конец имя Сталина, я попробовал аплодировать. Меня поддержали два-три неуверенных хлопка. По залу прошел холодок недоумения, особенно явственный после предшествующих оваций. Сам Сталин благоразумно отсутствовал» [136] [2. 27].

136

В приказе Р. В. С. Р. от 31 декабря 1919 года № 383 есть сведения о награждении Л. Д. Троцкого и И. В. Сталина орденами «Красное Знамя».

Вскоре после «венецианского» триумфа по светлому образу Троцкого был нанесён сокрушительный удар. Если бы история с «делом Истмена» происходила сегодня, конспирологи посчитали бы её результатом неутомимой борьбы между собой различных башен Кремля. Она, действительно, оказалась весьма чувствительной для его репутации и дала повод его некоторым сторонникам считать, что их лидер признал себя побеждённым и «на брюхе подполз к партии». Началось с того, что в 1925 году в США вышла книга редактора левых изданий «The Masses» и «The Liberator», позднее — известного критика коммунизма и автора работ по политической истории СССР, Макса Истмена «С тех пор как умер Ленин» («Since Lenin Died»). Известный журналист приехал в Москву в начале 1920-х годов для сбора документов и материалов для книги. Вскоре он познакомился с рядом высокопоставленных партийных чиновников и даже подружился с Л. Д. Троцким. Тесное общение с наркомом дало возможность журналисту собрать документы, касавшиеся юности Льва Давидовича,

получить непосредственный доступ к материалам периода вооружённого восстания 1917 года и т. д. Хорошее знание русского языка позволило Истмену быть непосредственным свидетелем дискуссий и собраний коммунистов по поводу борьбы с внутрипартийной оппозицией. При этом, по его словам, единственной целью, которую он перед собой ставил, было служение «реальной стратегии революции». Рукопись удалось опубликовать только после того, как американский коммунист чудом покинул «гостеприимный» СССР: Макс Истмен буквально за несколько часов до своего отъезда женился на младшей сестре председателя Революционного трибунала РСФСР Н. В. Крыленко Елене, которая служила секретарём у заместителя наркома иностранных дел М. М. Литвинова. Они познакомились в 1922 году, когда Елена Крыленко работала в составе советской делегации на Международной конференции в Генуе, но вот когда влюблённые решили вместе уехать из СССР, то невесте было отказано в выдаче загранпаспорта. Помочь в решении проблемы взялся сам Литвинов, который снова оформил своего секретаря в качестве участника делегации, уезжающей на международную конференцию в Лондон, для чего и пришлось товарищу Истмену в срочном порядке оформить официальные отношения со своей гражданской женой. Оказавшись за рубежом, он попытался представить читателям борьбу за власть в ВКП(б), исходя из собственного допущения, что наибольшими правами на «большевистский престол» обладает Лев Троцкий, при этом он ссылался на «политическое завещание» В. И. Ленина, которого, правда, сам никогда не видел и не читал, поэтому текст ленинского «Письма к съезду» излагался им со слов Льва Давидовича. Журналист цитировал документ довольно неточно, ссылаясь, в частности, на то, что нарком потребовал от него рассматривать письмо как «абсолютную тайну». При этом его характеристики председателя РВС были полярными: от восторженных — «гордый человек», ему свойственна «бескорыстная, безбоязненная и святая преданность революции», это «красочная и захватывающая личность», «вождь от природы» и даже «просто великий человек» до достаточно критических: «не знает, как собрать вокруг себя людей», временами он ведёт себя «с глупой самонадеянностью ребёнка» и т. д. По его мнению, «было бы чудом, если бы молодой человек угнетённой расы, поднявшись на высоту в возрасте 26 лет, остался бы свободным от чувства гордости и стремления выражать собственное мнение». На Западе книга становится сенсацией, многие газеты откликнулись на неё восторженными рецензиями. К Льву Троцкому обратились руководители компартий нескольких стран за комментариями относительно достоверности сведений, изложенных американским писателем, о его травле соратниками, несмотря на его статус одного из основных организаторов Октябрьской революции. Лев Давидович от развёрнутых ответов благоразумно уклонился, отделавшись общими фразами. В контексте внутривидовой борьбы в Политбюро этот сюжет небезосновательно показался перспективным тов. И. Сталину, потребовавшему от коллеги внятных пояснений. В ответ на повсеместную критику в своём письме от 19 мая 1925 года в ЦК ВКП(б) Троцкий попытался оправдаться тем, что не встречался с американским журналистом более полутора лет и о его намерении написать книгу ему ничего не было известно. В свою очередь, 17 июня Иосиф Виссарионович проинформировал всех членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК о том, что публикация, скорее всего, была согласована с Троцким и «имеет целью дискредитировать правительство СССР и ЦК РКП(б)», тем самым она нанесла непоправимый ущерб мировому революционному движению. Кроме того, поскольку её автор «допускает целый ряд клевет и искажений» и подтверждает их ссылками не только на неопубликованные партийные документы, но и на свои беседы с Троцким, последний «не может пройти молчанием книгу Истмена». Сталин напомнил соратникам, что «есть некоторый минимум обязанностей члена партии и морального долга члена ЦК и члена Политбюро», и потребовал, чтобы Л. Д. Троцкий публично заявил о том, что ЦК РКП(б) в период внутрипартийных дискуссий не препятствовал изданию его работ и что утверждения писателя, будто руководители партии скрывали последние статьи и записки Ленина, «являются смехотворной нелепицей», а также признать то, что все ленинские указания по руководству партией оказались в точности выполненными, а в выходившем за границей «Социалистическом вестнике» было напечатано не «Завещание Ленина», а его вольное изложение, далёкое от оригинала [1. 187]. «Меня больше всего интересует то, — писал членам Политбюро секретарь ЦК, — чтобы определить отношение Троцкого к делу о брошюре Истмена и поставить вопрос об открытом отмежевании Троцкого от Истмена и его „труда“. Я думаю, что брошюра написана с ведома (а может быть, даже по директиве Троцкого»).

Для купирования сложившейся ситуации в глазах лидеров левых партий за рубежом пришлось задействовать беспроигрышный вариант — подключить к делу Надежду Константиновну Крупскую, которую директивно обязали написать письмо, объявляющее книгу Истмена набором банальных слухов и сплетен. Н. Крупская подтверждала подлинность своего письма к Л. Троцкому о тёплых чувствах Ленина к нему, но отмежёвывалась от политических взглядов последнего, особенно в связи со статьёй «Уроки Октября». 7 июля 1925 года она написала: «Уважаемые товарищи! „Рабочая партия“ Англии издала книжку некоего Макса Истмена „С тех пор, как Ленин умер“. Эта книжка трактует о положении дел в Р. К. П. (б). Так как в книжке имеются ссылки на меня и г. Истмен делает попытку изобразить меня ярой противницей ЦК, безрезультатно пытающейся протестовать против его действий, я вынуждена выступить перед английскими рабочими, читающими книжки Истмена, с выяснением дела.

[…] Враги РКП(б) стараются использовать „завещание“ в целях дискредитирования теперешних руководителей партии, в целях дискредитирования самой партии. Усердно хлопочет об этом и М. Истмен, который прямо клевещет на ЦК, крича, будто завещание было скрыто, старается разжечь нездоровое любопытство, извращая истинный смысл письма. […] Лично я не была согласна с позицией Троцкого во время предшествовавшей дискуссии. […] В вопросах, обсуждавшихся в связи с „Уроками Октября“, я согласна с точкой зрения ЦК. Таким образом, и тут Истмен искажает истину, как во всём остальном».