Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах
Шрифт:
«С самой вершины мы бросаем вызов звёздам!» — это воззвание (потом их будет великое множество, более 80) стало эмоциональным обращением к молодым итальянским деятелям искусства. Несмотря на то что на момент публикации её автору исполнилось 33 года, он призывал новое поколение «выбросить в корзину для мусора» тех, кто старше тридцати: «Молодые и бодрые, идите к нам!» Манифест отрицал духовно-культурные, художественные и этические ценности прошлого и призывал «плевать на алтарь искусства», разрушать библиотеки и музеи: «А ну-ка, где там славные поджигатели с обожжёнными руками? Давайте-ка сюда! Тащите огня к библиотечным полкам! Направьте воду каналов в музейные склепы и затопите их! И пусть течение уносит древние полотна! Хватайте кирки и лопаты! Крушите древние города! (…) — Ну, друзья, — сказал я, — вперёд! Мифология, мистика — всё это уже позади! На наших глазах
Своим памфлетом Маринетти привёл культуртрегеров в настоящий эстетический экстаз. Вокруг него начали объединяться не только поэты и художники Умберто Боччони, Джакомо Балла, Джино Северини, Карло Карра и Луиджи Руссоло, но и профессиональные авантюристы различной политической ориентации. 8 марта 1910 они провозглашают свой «Манифест футуристической живописи», где объявляют: «Новое искусство может быть только насилием, жестокостью».
В идеологии футуристов отчётливо просматривалось влияние культовой работы Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» и сформулированного им культа Ubermensch, при этом саму эстетику удалого буйства новаторы позаимствовали у анархистов. Футуристы слагали гимны героизму и силе, прославляли отвагу и бунт, но презирали романтическую любовь, сентиментальность и жалость, поскольку «теплота куска железа или дерева волнует нас больше, чем улыбка и слёзы женщины». Да и сам «сверхчеловек» в их представлении — это всемогущий, бездушный, жестокий и циничный индивид.
В конце 1909 года в парижском издательстве «Е. Sansot & Cie» увидел свет единственный у Т. Маринетти роман-брандер «Футурист Мафарка», который был посвящён приключениям и военным победам африканского короля Мафарке-эль-Баре, который заканчивался описанием магического рождения у него сына Газурмаха: «Мафарка-эль-Бар раздул свои ноздри, ещё засыпанные красным песком битвы, стараясь выдохнуть этот фосфорический дух, который напоминал о несчётном количестве чёрных трупов, усеявших долины и поджаривавшихся на солнце, совсем близко от города» (Маринетти Т. Футурист Мафарка. Африканский роман. Пер. В. Шершеневича. Правообладатель Кн. магазин «Циолковский»).
Книга была издана на французском и итальянском языках и сразу же стала скандально известной. Наивный обыватель посчитал себя оскорблённым в лучших чувствах, а автор был немедленно обвинён в «оскорблении добрых нравов», чего он, собственно, и добивался. Поэтому никого не удивил последовавший за публикацией судебный процесс.
Впрочем, для автора этот скандал стал всего лишь поводом для рекламы футуризма. Сам итальянец, не страдая от ложной скромности, в предисловии к роману так характеризовал своё полупорнографическое творение: «Мой роман шумит под ветром славы, как штандарт бессмертия, на высочайшей вершине человеческой мысли». Такой шумный фон, безусловно, стал основой становившейся традиционной для футуристических манифестов воинственной риторики, мифологизации насилия и «разрушительных жестов анархистов». На определённом этапе он даже был близок к анархо-синдикализму и искал поддержки своим идеям не только среди парижских или итальянских интеллектуалов, но и в радикальных рабочих объединениях. Не случайно первое публичное обращение футуриста № 1 вслед за парижской Le Figaro перепечатывает журнал La Demolizione («Разрушение»), издававшийся анархо-коммунистом Оттавио Динале. Какое-то время Т. Маринетти числился одним из основных сотрудников этого издания. Многие его выступления проходили при непосредственной поддержке и участии радикальных «левых» — так, «Союз революционной социалистической молодёжи» организовал выступление знаменитого литератора с его лекцией «Красота и необходимость насилия» в Camera del Lavoro в Неаполе, а затем в Милане.
Героизация уличного насилия, перманентные диверсии, взрывы СВУ в публичных местах с первых шагов формировали в массовом сознании облик футуризма скорее как террористического, а не культурного движения. Позднее сам Маринетти подчёркивал, что демонстративная агрессивность первых манифестаций, метафоры взрывов и кулачных боёв опосредованно вводила в искусство тему войны, точнее таким образом достигалась желаемая
В «Манифесте к студентам», опубликованном сразу же после начала войны, он подчёркивал: «Футуризм, динамичный и агрессивный, сегодня сполна реализуется в великой мировой войне, которую он — единственный — предвидел и прославлял, прежде чем она вспыхнула. Нынешняя война — это самая прекрасная футуристическая поэма».
Владимир Маяковский повстречался с воинствующим итальянцем во время его визита в Россию в 1914 году, до этого писатель несколько лет назад уже был в Петрограде. По всей видимости, несмотря на языковой барьер, футуристы понравились друг другу. Владимир Владимирович довольно одобрительно говорил о политической деятельности итальянских коллег, при этом настаивал на том, что футуристическое движение в России будет развиваться собственным путём. Ф. Маринетти на память оставил в записной книжке Маяковского пожелание: «Дорогому Маяковскому и великой России — энергичной и оптимистической». Хотя сам поэт впоследствии будет утверждать, что говорить со знаменитым писателем было не о чем и они только из вежливости перекинулись парой фраз [1. 295].
Как писал поэт Бенедикт Лившиц, русские футуристы решили дать итальянскому гуру «решительный отпор: мы не только не считали себя ответвлением западного футуризма, но и не без оснований полагали, что во многом опередили наших итальянских собратьев». 14 февраля 1914 года газета «Голос Москвы» написала о состоявшемся обсуждении доклада С. С. Глаголя [142] «Новейшие течения в современной живописи (опыт психологического анализа)», в котором вместе с Д. Бурлюком принимал участие В. Маяковский: «Я бы рад, — говорил он, — протянуть руку такому человеку, как Маринетти, потому что в Италии он был оплёван и освистан за искусство, так же, как мы в России. Но у нас принято преклоняться перед иностранными мастерами и травить своё талантливое и даровитое. — Вы ещё не раз услышите трест футуристических пощёчин! — закончил свою речь Маяковский». [1.123]
142
Сергей Сергеевич Глаголь — сын начальника Оренбургского жандармского управления, был осуждён вместе с другими «народниками», участниками «Процесса 193-х», отбывал ссылку в 1878 году в Архангельской губернии. Окончил медицинский факультет Московского университета, работал полицейским врачом, обучался живописи. Участник кружка «Среда». С 1902 года преподавал в Строгановском училище. Живописец, график, историк искусства.
Для более полного понимания глубины проблемы необходимо обратиться к первоисточнику — вот некоторые выдержки из «Манифеста о футуризме»: «Лица наши залиты потом, перепачканы в заводской грязи вперемешку с металлической стружкой и копотью из устремлённых в небо заводских труб. Переломанные руки забинтованы. И вот так, под всхлипывания умудрённых жизнью рыбаков с удочками и вконец раскисших друзей природы, мы впервые объявили всем живущим на земле свою волю:
1. Мы намерены воспеть любовь к опасности, привычку к энергии и бесстрашию.
2. Мужество, отвага и бунт будут основными чертами нашей поэзии.
3. До сих пор литература восхваляла задумчивую неподвижность, экстаз и сон. Мы намерены воспеть агрессивное действие, лихорадочную бессонницу, бег гонщика, смертельный прыжок, удар кулаком и пощёчину.
4. Мы утверждаем, что великолепие мира обогатилось новой красотой — красотой скорости. Гоночная машина, капот которой, как огнедышащие змеи, украшают большие трубы; ревущая машина, мотор которой работает как на крупной картечи, — она прекраснее, чем статуя Ники Самофракийской.
5. Мы хотим воспеть человека у руля машины, который метает копьё своего духа над Землёй, по её орбите.
6. Поэт должен тратить себя без остатка, с блеском и щедростью, чтобы наполнить восторженную страсть первобытных стихий.
7. Красота может быть только в борьбе. Никакое произведение, лишённое агрессивного характера, не может быть шедевром. Поэзию надо рассматривать как яростную атаку против неведомых сил, чтобы покорить их и заставить склониться перед человеком.