Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

де Кок Анри

Он плакал… и его слезы, смешивались со слезами молодой девушки, которая нежно склонилась к нему. Он страстно сжимал ее в своих объятьях.

– Ты гонишь меня!.. – повторял он. – Ты гонишь меня!..

Упоенная звуком его голоса, сжигаемая его поцелуями, она не имела силы отвечать… не имела силы оттолкнуть его…

Но дуэнья Стефания наблюдала в соседней комнате. Она когда-то была молода; она припомнила, что влюбленные никогда не говорят так много, когда они не говорят ни слова. Она прибежала.

Бианка, вся дрожа, удалилась от Пьетро.

–

Время идет, молодой сеньор, – сказала она; – церемония скоро кончится. Вам должно удалиться.

– Уже! воскликнул Пьетро.

– Уже! прошептала Бианка.

– Уже, улыбаясь повторила дуэнья. – Вот уже три часа, как вы вместе! Пойдемте, молодой сеньор; вы ведь не захотите причинить печали нашей дорогой барышне… Отец ее, благородный Бартолеми Капелло и сеньора Лукреция Гримани, ее мачеха, беспокоилась когда уезжали, о ее здоровье; они, без сомнения, поспешат с возвращением… Что с нами будет, великий Боже! если они здесь вас застанут?

Рассуждения старухи были справедливы; Пьетро понял это и удалился. Он пришел в отчаянье, но меньше от того, что так скоро окончилось свидание, чем от мысли, что ему нельзя требовать другого.

Такая хорошенькая девушка какая жалость!

Наш надменный флорентиец инстинктивно понимал, что в ней он имел бы не только любовницу, но даже целое состояние.

Однако дуэнья сказала правду; церемония обручения дожа с Адриатикой кончилась; «Буцентавр» вошел в город, сопровождаемый бесчисленным количеством барок и галер.

В этот час все, что было знатного и богатого в Венеции, садилось за стол, на котором царствовало изобилие и роскошь.

* * *

Пьетро Буонавентури, вздыхая, направился к гостиннице находившейся на Пиацетте около моста: della Paylia, в которой он имел привычку съедать свой скромный обед.

Он оканчивал еду, когда маленький негр, одетый в мавританский костюм, вошел в залу гостиницы, и подойдя прямо к нему, сказал вполголоса:

– Вы сеньор кавалер Пьетро Буонавентури?

– Я, ответил Пьетро.

– Угодно вам за мной следовать?

– Куда?

– Вы увидите.

Пьетро колебался. Но, в конце концов, чего ему было бояться? Подобного рода лакеи в большинстве случаев принадлежали куртизанкам, и так, понятно, что флорентинца ожидало какое-нибудь любовное приключение.

– Хорошо, – сказал он. – Я следую за тобой.

Через несколько минут он следуя за негритёнком, дошел до герцогского дворца к тому месту Пиацетты, где останавливались гондолы, и без помощи своего проводника, который любезно предлагал ему руку, он соскочил с каменных ступеней в гондолу.

Пьетро Буонавентури рассудил справедливо: его призывала женщина, и когда он вступил в каюту гондолы, где ждала его эта женщина, он не мог удержать восклицания восторга, так прекрасна она показалась ему. В её темных волосах, падавших волнами на плечи, дышала любовь; ее лебединая шее была мраморной белизны и сладострастно кругла; черные глаза метали пламя. Черты ее лица

своим изяществом могли бы восхитить художника. Ее красота возвышалась великолепным костюмом. Весь корсаж ее и головной убор были украшены золотом и драгоценными камнями.

Она сидела на скамье, на которой могли поместиться двое.

– Садитесь рядом со мной, сеньор Буонавентури, – сказала она молодому человеку.

И в то время, когда он ей повиновался, негритенок опускал поднятые занавески каюты, а барка удалялась от пристани и скользила по большому каналу, который тогда, как и теперь, был венецианским Гайд-Парком.

Протекло несколько минут молчания.

Восхищенный, ослепленный, обвороженный против воли, Пьетро, хотя скромность не была его недостатком, не мог начать разговор.

Она смотрела на него с улыбкой и, казалось, наслаждалась его замешательством, приготовляясь в тоже время на свободе к нападению.

Наконец она быстро проговорила:

– Не полагаете ли вы, сеньор Буонавентури, что вы играете в опасную игру, волочась за дочерью одного из первых венецианских патрициев, и что, если Бартелеми Капелло откроет вашу интригу с синьориной Бианкой, то вы можете в одно прекрасное утро отправиться в Совет Десяти.

При самом начале этой речи Пьетро вздрогнул; когда она была окончена, он вскочил бледный как мертвец. Но она взяла его за руку и принудила снова сесть.

– Полно! продолжала она голосом, насмешливый тон которого она несколько смягчила. – Не бойся, Пьетро; если я открываю тебе, что я кое-что и даже многое знаю, – так не для того, чтобы угрожать тебе… напротив… Слушай! я тебя хорошо знаю, а ты меня – нет. Я куртизанка Маргарита. Я люблю тебя. В течение месяца, когда ты вздыхаешь по Бианке, я вздыхаю по тебе. Хочешь мне отдать одну ночь любви? Одну только. А взамен ее, я тебе отдам, если хочешь, на всю жизнь твою любовницу.

Пьетро, безмолвный, слушал Маргариту. Но мы уже сказали, что он был далеко не глуп. На его месте, в подобном случае двадцать других, начали бы, по крайней мере, формулировать какое-нибудь разсуждение. Он сделал лучше. Охватив талию куртизанки, он соединил свои губы с ее устами в поцелуе, который длился столько времени, сколько нужно заике, чтобы сказать: «Честь имею принести вам всю мою признательность.»

Фраза – слишком длинная для заики.

Потом он весело сказал:

– Вот вам мой ответ!

– В добрый час! – радостно воскликнула Маргарита. – Ты, Пьетро, именно таков, каким я тебя представляла. Ты мужчина! Тебе улыбнулся ангел, и ты не боишься демона…

– А кто побоится демона в виде тебя, Маргарита!

– Льстец!.. Теперь поговорим. Для тебя все равно, как мои шпионы уже целый месяц передавали мне все твои поступки. Я же могу устелить площадь св. Марка моим золотом; я хорошо плачу, – мне хорошо служат. Но ты, конечно, желаешь узнать, почему я хочу, чтобы Бианка, хотя она и моя соперница, принадлежала тебе, и каким образом я отдам тебе ее?…