Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Художник и прелат каждый пошли в свои носилки, ожидавшие их у папского дворца. Носилки были сопровождаемы хорошо вооруженными служителями, потому что в Риме того времени было неблагоразумно расхаживать одному поздно вечером по улицам.
Разставаясь, Бибьена сказал Рафаэлю:
– Припомните, молодой человек!
– Я припомню, с улыбкой отвечал Рафаэль. Через несколько минут, когда Рафаэль в какой-то сладостной полудремоте мечтал о своей Форнарине, чья-то тень наклонилась с правой стороны носилок и знакомый голос проговорил:
– Добрый вечер, учитель!
–
– Чтобы оберегать вас. Я знал, что вы обедали у его святейшества и ждал у дверей, чтобы проводить вас в Фарнезе.
– Мой милый Франческо!.. Так вели остановиться носильщикам… Погода кажется, прекрасная?…
– Великолепная!
– Вместо того, чтоб отправляться в Фарнезе, ты проводишь меня?
– Куда?
– Я тебе скажу да дороге.
Слуги были отосланы. Чего бояться опасных встреч!.. Разве у Рафаэля и Франческо Пенни нет у каждого по доброй шпаге? Куда же отправлялись они? Но вы уже знаете: они спешили к дому Форнарины.
Она не спала. Не так она была глупа, чтобы спать! Она предчувствовала это посещение. Она стояла у окна. Милая малютка!.. Но как достичь до нее, чтобы не узнал отец?
– Поверните к саду… С помощью виноградных лоз, которые спускаются по стене, быть может, вы будете в состоянии…
– Хорошо!.. хорошо!..
То была та самая дорога, по которой Томасо Чинелли каждую ночь пробирался в комнату Маргариты. О! если бы эти лозы, эти камни могли говорить!.. Если бы могла говорить эта комната, в которую проник Рафаэль, и которая была свидетельницей таких страстных ласк!.. Но все безмолвствовало, и Рафаэль был несказанно счастлив.
Франческо Пенни остался в саду.
На рассвете его учитель отыскал его, извиняясь в том, что заставил ждать пять часов.
Пять часов, ни больше, ни меньше. И даже, наконец, возвращаясь в Фарнезе, Рафаэль был занят только Маргаритой.
– Я никогда не любил ни одной женщины так, как люблю ее, говорил он, и я решил, что она будет моею совершенно… Я дам её отцу всё, что он потребует… Я хочу свободно видеть ее во всякий час дня и ночи…
Франческо Пенни молчал, но невольно вздохнул, потому что глубоко любил своего учителя, и глядя на него, видел как глубоко впали его глаза.
Рафаэль подслушал вздох.
– Что с тобой? спросил он. – Ах, правда, мой бедный друг? Я заставил провести тебя бессонную ночь. Тебе нужен покой.
– Что за дело до моего покоя! быстро возразил Франческо. – Дело в вас, учитель. Форнарина прелестна; я сознаюсь; но если вы верите мне, – любите ее нежнее, умереннее…
Рафаэль пожал плечами.
– Ты также, как Папа и кардинал Бибьена, читаешь мне мораль Франческо! сказал он. – Ты не подозреваешь, стало быть, что художник тогда только имеет талант, когда он любит и любим. Любовь удваивает гениальность. Ты увидишь, какие картины напишу я, когда Маргарита будет моей моделью… Мне ее послало само небо!..
«Увы! – подумал Франческо Пенни, – дай Бог, чтоб она не отправила на небо тебя!»
Во все времена,
Правда, в Альбано был некто пугавший Джемиано; но Маргарита прочла это в отцовских глазах и, обнимая папеньку, тихо сказала ему: «я берусь за Томасо». Джемиано оставалось только благодарить богов…
Рафаэль нанял любовнице виллу близ Рима.
Он накупил ей нарядов и драгоценностей.
У нее были лошади, экипажи, носилки, лакеи.
В течение целого года он, как говорится, не оставлял ее ни на минуту.
Обладание не успокоило его страсти; через год он всё ещё был счастлив только с нею; днем он бродил с нею под тенью садов виллы, вечером, как вчерашний только любовник, сидел у ее ног на подушке, полный восторга…
Он никого не видел, никуда не выходил…
Он оставил работы в Ватикане, – и Папа начинал сердиться.
Он также бросил работу в Фарнезе, и Августин Чиджи начинал приходить в отчаянье…
– Вы влюблены, сеньор Рафаэль, сказал однажды банкир художнику, – прекрасно!.. Я также бывал влюблен; я мог бы еще быть: мне только пятьдесят от роду лет… Но это не причина бросать искусство. Теперь вы не больше раза в неделю показываетесь в вашей мастерской, в моем дворце; из этого выходит, что и ваши ученики ничего не делают. Давайте всё это устроим как-нибудь. Если вы не в состоянии жить без вашей любовницы, – ну! привозите ее в Фарнезе. Она поместится с вами.
Рафаэль просил подумать, предполагая, что Маргарита испытала бы слишком сильное огорчепние, если бы ей пришлось покинуть гнездо любви, которое он устроил для нее у подошвы горы Пинчио. Но к крайнему его удивлению, когда он сказал ей о предложении Августина Чиджи, она воскликнула, что его следует принять: что она будет огорчена, если из-за нее Рафаэль будет отказываться далее от богатства и славы.
В глубине души художник ничего не желал так, как снова серьозно приняться за кисти. Он возвратился в Фарнезе вместе с Маргаритой, которую Августин Чиджи, верный своему обещанию, принял с почетом. У Маргариты были свои комнаты рядом с любовником; Рафаэль был в восхищении от возможности упиваться и любовью и искусствами.
Между тем, так легко соглашаясь на желание банкира, Форнарина на это имела свою причину. Томасо Чинелли, приходя в ярость от нетерпения, не раз писал ей письма, наполненные угрозами.
А какого лучше защитника против Томаса, защитника более могущественного, чем сам его хозяин – сеньор Чиджи, – могла найти Маргарита? Нужно было только найти средство приобрести это покровительство. Форнарина не долго затруднялась этим предметом.
Хотя и не занимаясь более, со времени печальной разлуки с La bells Imperia, любовными похождениями, Августин Чиджи имел еще глаза и сердце.