Жнец

Поселягин Владимир Геннадьевич

Как оказалось, я остался единственным старшим по званию из всех, кто выжил и сейчас на ногах, раненых я не считаю. Капитан и два его взводных погибли в бою, третий взводный при смерти лежал. Старлей у осназовцев ранен, тяжело, в грудь. Погибли оба взводных у Сомина, сам он тяжёлый, оба мои сержанта погибли, пушки повреждены, но жив Лосев, три ранения получил, все касательные. Ещё было около пятидесяти раненых, но больше всего всё же погибших. Так что взяв всё под своё командование, я стал отдавать распоряжения. Если Лосев такой ограниченно годный, его уже перевязали, то командовать может, вот на нём теперь оборона. Я велел собрать пулемёты, включая трофейные, и расставить к ним бойцов, пусть держат круговую оборону. «ДШК» оказался в порядке, я был прав, снайпера убивали всех, кто к нему встал, и Лосев решил не рисковать, так что один из его бойцов, а из его расчёта двое уцелело, кроме него самого, встал у пулемёта, теперь у нас и защита с воздуха есть. Четверо бойцов бегали и осматривали позиции, искали выживших, раненых, шестеро заботились и перевязывали раненых, осназовцы охраняли нас и немецкие позиции обходили,

подранков искали. Немецких раненых тоже принесли, из той группы где унтер был, что мне информацию дал. Я же приказал вынести из дзота большой стол и прямо на поле боя, стал готовить операционную. Надо, иначе многие до ночи не доживут, а стемнеет скоро, часа через три. Некоторые инструменты, и даже обезболивающее, в сумке были, видимо для быстрых и лёгких операций, и пусть это морфий, ничего, поработаем. Шприц есть, дозировку я помню.

Вот так и началось. Я велел нести ко мне тех, кто кровит, остальные подождут, ну и понесли. Один из осназовцев вызвался помогать, ассистировать так сказать, ещё двое, кто воду грел, кто стол мыл после очередной операции. Первым мне на стол положили старлея, ну ещё, бы их любимый командир, значит его первым. Ничего, быстро извлёк пулю, ушил кровотечение, почистил рану, пуля обрывки одежды занесла, и зашил рану. Унесли первого, уже подают следующего. И вот так непрерывно, а ведь тяжёлых было половина, остальные средней степени ранения, лёгких не было, точнее лёгкие себя за раненых не считали и трудились на равных с остальными. Я даже не заметил, как прибыла помощь, дрезина, вооружённая пулемётами. На ней четверо. Бойцы помогли снять дрезину с рельс, чтобы составы проходили, и Лосев доложил гостям по обороне моста, я занят был, отойти не мог. Лейтенант, что был старшим из прибывших, оказался с головой, он остановил эшелон, станки какие-то вывозили. И отправил часть раненых на платформах в тыл, около тридцати человек, под присмотром двух бойцов. Прооперированные мной, там тоже были. А я продолжал работать. Лейтенант, что взял на себя командование, дрезину с бойцами тот уже отправил обратно, остановил уже санитарный эшелон, и за десять минут всех оставшихся раненых, Лосев отказался уходить, погрузили. Я очередную операцию вёл, шатало от усталости, когда мою руку перехватили, и взяв скальпель, старичок с седой козлиной бородкой закончил вырезать осколок, после чего быстро ушил рану, и подбежавшие две молоденькие медсестры накрыли раненого простынёй, а бойцы, перекинув того на носилки, понесли к стоявшему эшелону.

– Неплохо молодой человек, – сказал старичок. – Вы хирург?

– Нет. Учился частным образом у профессора Кривицкого.

– О, это выдающийся хирург. Как здоровье Павла Валерьяновича?

– Не знаю, я его полгода не видел.

– И давно вы в его учениках?

– Четыре года был, пока не закончил. Профессор предлагал пройти мне аттестацию и получить диплом врача, но я отказался, времени тогда не было. Честно признаюсь, сегодня я впервые резал живых людей.

– Вот как?

– Я интересуюсь патанатомией и судебной медициной.

– Вот оно как?

Тут я конечно рисковал, профессор Кривицкий, что стал военными хирургом, погиб на третью неделю войны, это было в истории моего мира, но случится ли так тут, я не знаю. Даже если тот будет жив и нам представят друг другу, скажу, что учил меня самозванец, а профессора я не узнаю. Пусть докажут. Тут старичка позвали, тот тоже оказался профессором, между прочим со знакомым лицом, эшелон ждать не мог, время, позади уже один поезд стоял, пуская пары, так что тот узнав, как меня зовут, заторопился к эшелону и вскоре тот отбыл, а за ним и второй. Чуть позже обратным эшелоном нам людей подкинули, около взвода пока, что смогли наскрести. Я был никакой. Поэтому приказав Лосеву составить список потерь взвода, я скинул с себя тряпьё, что ранее бывшее моей красноармейской формой, и прогулялся до речки, где поплавал около полчаса, пока окончательно не пришёл в себя. Всё же вода действительно живительна. Мне ничего не нужно было, я уже предупредил бойцов, поэтому уйдя в кусты достал нательное бельё и командирскую форму, именно на ней был закреплён орден, и надел её, а потом и всё остальное. Ремень и подсумки с кобурой мне отчистили от крови. Винтовку я сам почищу, и вот так приведя себя в порядок, я принял доклад Лосева, из моего взвода уцелело шестеро, те что остались со мной, а не были отправлены с ранеными. Это сам Лосев, его водитель и заражающий, ставший наводчиком. Потом Пряхин выжил, причём чудом, если учесть, что его машина сгорела в капонире. Ну и два бойца из расчёта второй зенитки.

Теперь по технике и вооружению. Машина Лосева целая, вместе с пулемётом, там кабина прострелена да стёкла вбиты. Оба «Зиса» что буксировали зенитки, сгорели, их грантами закидали. Там в капонирах держала оборону сборная солянка из охраны моста и моих бойцов. Все они полегли. Про машину Пряхина я уже говорил, но уцелела вторая машина обеспечения, та что «полуторка». Её сейчас Пряхин осматривал, сообщил что та на ходу. Единственная машина роты охраны тоже не на ходу, расстреляли, та просто под деревьями стояла, укрытия не имела. Да и граната рядом рванула. Одна зенитка полностью уничтожена, прямое попадание авиабомбы, а вот у второй зенитки бомба рядом рванула, орудие повреждено, на боку лежало, но со слов Лосева, ремонт небольшой, использовать орудие можно будет, только наводить придётся через ствол. Остальные зенитки из батареи Сомова, это металлолом. Очень уж качественно и педантично немцы с воздуха уничтожали зенитные средства. Про то что тут скоро немцы появятся, я помнил, да и лейтенанту сообщили, что командование принял, тот уже организовывал оборону, прибывший взвод бойцов расчищал окопы и позиции, орудие ставил на колёса, проверяя можно ли его использовать.

Вот

и весь доклад что я от сержанта получил. Приказав ему перегнать по мосту обе уцелевшие машины на ту сторону, чтобы между нами и прибывшими немцами река была, отправил выполнять поручение, а сам направился к лейтенанту, мы так и не познакомились. Ничего, приятный в общении парень оказался, на меня смотрел с откровенным восхищением, порассказали бойцы что я тут творил. Мне стыдно, а он восхищается. Тот мои действия одобрил, лишь попросил «полуторку» на время, отбуксировать орудие в другое место, нужно поставить его в засаду. Откуда появятся немцы известно, засаду устроить не сложно. Тут узкая полоска леса вырублена у железнодорожных путей, именно там зенитки и стояли, вытянувшись в линию. С обеих сторон полотна. Дорога к мосту одна, немцы по ней прибудут. Я на это дал добро, мы обговорили как будем держать эту оборону, и тот убежал, продолжая командовать, двое сапёров ремонтировали линию подрыва моста, которую немцы повредили, а я направился к своей палатке, или вернее тому что от неё осталось. Ну да, от палатки одни лохмотья, да и плащ-палатка боя не пережила. Кажется, в палатку граната угодила, и возможно, что даже моя, мало ли какая от ветки или ствола дерева отскочила. Ладно, пора делом заняться, успеть оборону восстановить. Да и винтовка своей чистики ждёт, пистолет тоже. Хм, а автомат я где-то пролюбил. Ничего, винтовка лучше.

Немцы так до вечера и не появились, а вот на дороге пошли сбои, то составов совсем нет, то друг за дружкой идут. На некоторых были следы обстрела. В сторону Минска совсем редко проходили, а оттуда немало было. Мне кажется это эвакуировали и подвижный состав тоже. Перед самой темнотой в сторону Минска прошёл эвакуационный паровоз, а уже когда стемнело, протащил эшелон с расстрелянными теплушками. Мы успели пообщаться с машинистами, немцы поработали, не авиация, а танки, перебили машинистов, посмотрели, что в теплушках и дальше покатили, а линия блокированной оказалась. Вот, чудом удалось утащить эшелон у них из-под носа. Тела машинистов до сих пор в кабине паровоза лежали. Самое тревожное в этой информации, то что эшелон остановили и расстреляли в двадцати километрах от нас. Это действительно тревожило. Телефонную линию нам уже восстановили, пока приказов нет, видимо командование ещё и само не знало, нужно рвать мост или нет, и охрана моста продолжалась.

Сам я сделал на опушке леса, в пятистах метрах от моста, стоянку, сюда «полуторку» загнали, Пряхин её хорошо замаскировал. Да и разгрузил, ящики со снарядами сейчас не нужны, но в этой машине также хранился боезапас для крупнокалиберного пулемёта, а «ДШК» у нас в порядке был. А когда стемнело и машину Лосева сюда же перегнали, чтобы вместе отдохнуть, у нас уже выработалась такая привычка. Один боец на часах, и мы отсыпаемся. Вечером, после того как раненые были отправлены, я занялся делами, хотя хотелось полежать и отдохнуть. Однако всё же купание сказалось, подхлестнуло резервы организма и силы ещё были. Осназовцы у моста надолго не задержались, как линию восстановили, пришёл приказ отправить их дальше, и те отбыли на очередном эшелоне. Почистили они у немцев неплохо, натаскали целую гору оружия и амуниции, но она учтена вся, лейтенант постарался, не изымешь ничего, поэтому, когда те отбыли, я и прогулялся до палатки, точнее того что от неё осталось. Как я и предполагал, в этом месте бойцы не особо старались, от множества разрывов гранат тут месиво было, поэтому мой снайпер хоть и был посечён осколками, но оружие и амуниция были в порядке. Я поднялся на дерево, тут верёвка с узлами свисала, и снял с него «СВТ» со снайперским прицелом, три подсумка для магазинов, кобуру с «Парабеллумом», и фляжку. В рюкзаке осколки натворили дел, но трофеи всё же были. Например, пятнистая маскировочная накидка, и двухлитровый термос. Один из осколков оставил на его боку длинную царапну, но сам тот был целым. Всё это я прибрал. Дальнейшее гуляние ничего не дало, пусто, только трупы обобранные. Я термос помыл и залил свежей воды. А вот ужина мы лишились, полевая кухня что кормила всех, кто тут был, как охрану, так и зенитчиков, была уничтожена. Кто-то по ней хорошо пострелял из пулемёта. Пришлось сухпайком ужинать. Ничего, разогрели в солдатских котелках воду, с горячим чайком вполне хорошо тот пошёл. Ну а потом, когда стало ясно что немцев сегодня уже не будет, наступило время отбоя. Все устали, так что где легли, там и уснули. Вот я устроился рядом с машиной Пряхина, и завернувшись в плащ-палатку, это моя, запас из кольца, скатка-то сгорела в «Зисе», вскоре уснул.

Проснулся я от грохота. Да такого что подскочил на месте и сам не заметил, как в моей руке оказался «ТТ». Сбоку было свечение в полной темноте, и я с бойцами, которых тоже разбудил грохот, рванул туда. Всё ясно, магическая трубка это ясно показала, моста больше нет, а в нашу сторону шёл взвод охраны, да и лейтенант был там же. Хм, а моё не до конца уничтоженное орудие осталось на той стороне. Как его эвакуировать теперь, это же имущество моего взвода? К счастью, лейтенант снял с него замок и передал мне, а также свой рапорт приложил по нашим действиям по защите моста.

– Ну и какого чёрта? – тихо спросил я, когда мы в сторону отошли, чтобы бойцы не слышали.

– Приказ пришёл. Позвонили, назвали код, и приказали взрывать. Кто звонил мне хорошо известен, опознал. Немцы прорвались, уже обходят нас, как бы в окружении не оказаться. Насчёт вас тоже приказ был, вернуться в расположение.

– Знать бы ещё где оно расположение это. Но мы точно только утром двинем в путь. Без дороги, по обочине колеи далеко мы не уедем.

– Мы с вами и не напрашиваемся, видно, что мест нет. Тут по рельсам до станции километров двадцать, там наши пока, с транспортом решим. Думаю, утром будем на месте. А вам нужно рядом с насыпью километров шесть проехать и там будет переезд. Счастливо, лейтенант.