Жозефина
Шрифт:
Бонапарт, видя, что ей угрожает опасность, решился вернуть ее на дорогу из Брешиа. Но Жозефина натолкнулась на неприятельский дивизион, уже появившийся в Понте-Марко и направлявшийся в Лонато. Она вынуждена была вернуться в Кастильон, где все еще находился Бонапарт. Тогда как описано в «Дневнике со Святой Елены»: «Среди неразберихи и паники ее обуял страх, и она заплакала». Узнав, что австрийцы вошли в Брешиа и что, таким образом, сообщение с Миланом прервано, Бонапарт отправил жену в Центральную Италию, заставив ее проехать мимо Мантуи, осаду которой французы еще продолжали. Потрясенный ее страданием, расставаясь с ней, он вскричал: «Вюрмсер! Ты дорого заплатишь за вызванные тобой ее слезы!».
С момента свадьбы Бонапарт провел вместе с Жозефиной лишь несколько дней. Его любовь, более возбужденная, нежели удовлетворяемая, вводила его в невообразимую экзальтацию, толкавшую его на великие дела. Слезы возлюбленной произвели глубокое впечатление на его душу любовника и
У людей действия, как и у артистов, бывают исключительные мгновения, когда они способны творить чудеса. В силу своего характера Бонапарт не мог предстать перед Жозефиной побежденным. Он желал покорить ее, соблазнить, вызвать у нее восхищение, положить к ее ногам славу, настолько блистательную, настолько яркую, чтобы лучи утопили ее. Будь он побежден, он не принял бы никакой жалости, никакого утешения. Патриотизм и любовь предписывали ему одну и ту же волю — волю к триумфу. Его исключительная натура удваивала силу и отвагу, он становился несокрушимым. В тот момент, когда он увидел Жозефину плачущей, нежность, честолюбие, гордость, жажда победы соединились в его душе и дали его гению импульс, размах, непостижимое развитие. Он говорил себе: «Я увижу, я увижу ее вновь, только победив с триумфом!». Значит, он должен был победить во что бы то ни стало, любой ценой. Он желал отомстить за Францию — он желал отомстить за Жозефину. В этот момент он ни на мгновение не усомнился в удаче. Более чем когда-либо он верил в свою звезду. Внутренний голос говорил ему: «Ступай!». Сама Жозефина должна была успокоиться, заметив уверенность в орлином взоре своего супруга. Началась шестидневная военная кампания. Любовь к женщине была талисманом, и с этим талисманом Бонапарт отправлялся совершать чудеса.
Жозефина, спасаясь бегством, вынуждена была проехать вблизи осажденной Мантуи. В нее стреляли, и кое-кто из ее свиты был задет. Генерал Сегюр рассказывает с ее слов, что около этого города огонь неприятеля вынудил ее спрятаться в часовне. Один солдат поспешил помешать ей, показывая на австрийские пушки, нацеленные на это опасное убежище. В самом деле, едва она выскочила наружу, снаряды разрушили этот домишко. Она переправилась через По, Болонью, Феррару и добралась до Лукков, «преследуемая, как говорится в «Дневнике со Святой Елены», страхом и дурными слухами, которые обычно распространялись вокруг наших патриотических армий. Но ее внутренне поддерживала вера в звезду мужа. Впрочем, таким было уже и убеждение Италии, и таковы были чувства, вызываемые молодым французским генералом. И, несмотря на критическое положение и все ложные слухи, «сопровождавшие» жену генерала, она была принята в Лукках сенатом, и благодаря славе мужа с ней обращались как с королевой. Сенат вышел приветствовать ее и представил ей «сливки общества». Она была встречена аплодисментами и приветственными возгласами. Немного времени спустя курьеры сообщили о совершенных ее мужем чудесах и о победе над Вюрмсером».
В тот момент, когда Жозефина переправлялась через По, она получила от Бонапарта письмо от 4 августа, в котором, предвосхищая будущее, он сообщал ей, как об уже свершившемся факте, о знаменательной победе, которая будет одержана на следующий день.
Глава VI
ОТ КАСТИЛЬОНА ДО АРКОЛА
При приближении армии Вюрмсера Бонапарт воскликнул: «Мы в пределах видимости, горе тому, кто плохо рассчитает!». Бонапарт все рассчитал хорошо. В его армии было всего лишь около сорока двух тысяч человек, а противник прибыл с шестьюдесятью тысячами. Враги Франции заранее испускали крики радости. В Венеции славянские солдаты спешили на площади и, протягивая руки к прохожим, предлагали назначить цену за кровь французов, которую они прольют. В Риме надругались над представителями Франции. Неаполитанский двор нарушил перемирие. Поговаривали, что Италия становится могилой для французов. Узнав, что австрийцы готовы форсировать Адидж во всех пунктах, что путь к отступлению на Милан перекрыт, что позиция Риволи преодолена, как и позиция Короны, Бонапарт собрал 30 июля военный совет. Генералы высказались за отступление. Один Ожеро настаивал на том, чтобы испытать судьбу армий. Таково было, впрочем, и мнение Бонапарта.
Город Кастильон, расположенный в десяти лье северо-восточнее Мантуи и в трех лье южнее Лонато, находился в радиусе досягаемости двух исходных рубежей Тироля, исходного рубежа Адиджа на востоке от озера Гарда и исходного рубежа западного берега того же озера. Хоть неприятель и форсировал линию Адиджа и обошел линию Минико и озеро Гарда, плацдарм был все же удачным и давал большие
Возвратившись в Брешиа 10 августа, Бонапарт в тот же вечер написал оттуда Жозефине, которая после победы при Кастильоне смогла спокойно возвратиться в Милан: «Я прибыл, мой обожаемый друг, и первой мыслью было написать тебе. Твой образ и мысли о твоем здоровье всю дорогу не выходили у меня из головы. Успокоюсь только тогда, когда получу письмо от тебя. Жду с нетерпением. Ты даже не можешь представить, как я беспокоюсь. Я оставил тебя удрученной, грустной и полубольной. Если бы самая глубокая и самая нежная любовь могла сделать тебя счастливой, ты должна была уже испытывать счастье… Я завален делами… Прощай, моя нежная Жозефина, люби меня крепко, не болей и почаще думай обо мне».
Возобновив осаду Мантуи, Бонапарт отправился в Милан, где провел возле жены две недели. Скрывшийся в Тироле Вюрмсер готовился вновь начать наступление, и Австрия поднимала новую армию, армию Алвинция. Бонапарт должен был возобновить кампанию. Он оставил Жозефину в Милане и отправился воевать с тем неистовым пылом, который вызывал удивление и чувство безысходности у его врагов. Никакие заботы, никакие опасности, никакие баталии не могли отвлечь его от любви, становившейся с каждым днем все более страстной и пламенной. Это чувство походило на постоянную лихорадку. Прибыв в Брешиа, он написал Жозефине 31 августа: «Тотчас же отправляюсь в Верону. Надеялся получить письмо от тебя; ты сильно беспокоишь меня, во время моего отъезда ты была немного нездорова. Прошу тебя, не оставляй меня в подобном беспокойстве. Ты обещала мне быть более пунктуальной, твой язык тогда был вполне в согласии с твоим сердцем… Ты, которой природа дала столько нежности и приветливости и всего того, что нравится в людях, как можешь ты забыть того, кто так пылко любит тебя? Уже три дня без письма от тебя, в то время как я написал тебе много раз. Отсутствие их ужасно, ночи длинны, утомительны, бесцветны, бессонны, день монотонен. Один на один с мыслями, заботами, записями, людьми и их пышными прожектами, я не имею от тебя даже листочка, который мог бы прижать к своему сердцу. Штаб уехал, я отправляюсь через час. Этой ночью получил почту из Парижа, для тебя было только одно письмо, которое прилагаю: оно доставит тебе удовольствие. Думай обо мне, живи для меня, будь чаще со своим возлюбленным и верь, что для него есть только одно несчастье, ужасающее несчастье — это не быть любимым Жозефиной. Тысяча исключительно нежных поцелуев».
Другое послание из Ала от 3 сентября 1796 года: «Мы в разгаре кампании, мой обожаемый друг, мы опрокинули вражеские посты, мы захватили у них восемь или десять лошадей с таким же количеством всадников. Надеюсь, что, совершив ужасные подвиги, мы войдем в Трент 19-го (фрюктидора). Ни одного письма от тебя, меня это по-настоящему беспокоит. Меня уверяют, однако, что ты чувствуешь себя хорошо и даже совершила прогулку на озеро Ком. Все дни с нетерпением жду почту, где ты сообщишь все свои новости. Ты же знаешь, сколь они мне дороги. Вдали от тебя я не живу, счастье моей жизни лишь возле нежной Жозефины. Думай обо мне! Пиши мне почаще, очень часто, это единственное лекарство от разлуки — она жестока. Но будет, надеюсь, недолгой».
Солдаты Бонапарта по храбрости и проворству сродни были альпийским охотникам. Они карабкались со скалы на скалу до вершин гор, откуда наносили шквальный огонь по противнику. Какая скорость! Сколько подвигов! 4 сентября — победа при Ровередо; 5-го — вступление в Трент, преследование Вюрмсера в ущельях Брента, захват перевала Примолано; 8 сентября — победа при Бассано. Спустя два часа после победы Бонапарт пишет Директории: «За шесть дней мы провели две баталии и четыре сражения, мы захватили у неприятеля двадцать одно знамя, взяли шестнадцать тысяч пленных, среди которых много генералов, остальные были убиты, ранены или распылены. Все время сражаясь в непреодолимых ущельях, за эти шесть дней мы проделали сорок пять лье, захватили семьдесят орудий с полным боевым комплектом, упряжью, значительную часть складов и арсеналов».