Жребий
Шрифт:
— Что?
— Был разговор на перемене. Я сказала, что даже Ньютон, открывший законы небесной механики, верил в Бога. Лямина мне сказала: "Заткнись ты со своим Богом, проповедница!" Мы завелись и поссорились. Вот и все.
— А почему речь зашла о Ньютоне?
— Перед этим у нас был урок астрономии.
— Кто присутствовал при вашей ссоре?
— Многие. Мы вышли из кабинета физики и шли на историю.
— И кто же, по-твоему, доложил директору об этом разговоре?
— Не знаю, Тимофей Сергеевич.
— М-да. И надо было тебе обязательно заметить в Ньютоне именно эту его слабость.
— Нет, Тимофей Сергеевич, Бог есть. Он всегда присутствует.
— Откуда ты знаешь, Даша?
— А я не знаю, — сказала она обезоруживающе. — Я чувствую. Только Он присутствует не в каждом человеке. Чтобы Его обрести, человек должен…
— Даша! — сказал предупреждающе Нетудыхин. — Кончай! А то ты меня еще начнешь сейчас агитировать. Позволь мне иметь собственное мнение. Я прошу тебя, не ставь себя в дурацкое положение: о Боге в школе — ни слова. Иначе тебя завалят, и ты не получишь медали. Ты поняла? Только без всякой обиды.
Наступило молчание. Потом Даша сказала тихо:
— Ну и что? Обойдусь и без медали.
— Не будь дурой! — вспылил Нетудыхин. — У тебя светлая голова. А ты из-за своего упрямства хочешь усложнить себе дорогу в самом начале жизни. Зачем? Чтобы пострадать за Бога? Тебе еще представится такая возможность, уверяю, и не раз.
Помолчали.
— Пусть будет так, как будет, — сказала она. — Потому что, предав Его однажды, я потом стану предавать Его всю жизнь, пока не потеряю совсем. А человек без Бога, вы мне извините, Тимофей Сергеевич, — есть нуль. Папа мой людей без Бога называет духовными голодранцами.
Это было произнесено с такой убежденностью, что Нетудыхин даже несколько оторопел.
— Потрясающе! — сказал он. — Все стали вдруг философами. Хотя никто не может решить основного вопроса. Несмотря на все побочные соображения. Но я же тебе не предлагаю отказаться от Него! Веруй. Это твое сугубо личное дело. Но афишировать… Даша, пойми меня правильно: школа — не амвон. Будь терпелива и уважай точку зрения других. Ты веруешь, другие — нет. И потом, тебе сейчас важно закончить год так, как он был тобой начат. Все остальное несущественно. Поверь мне, я хочу тебе только Добра. Ты поняла?
— Я все поняла, — сказала Даша.
— Ну и прекрасно! — сказал Тимофей Сергеевич. — Иди. Ты можешь идти. И будь умницей. О нашем разговоре — никому ни слова. Язык нужно держать за зубами.
Даша поднялась и пошла к выходу. Дойдя до дверей, она обернулась и сказала Нетудыхину:
— Вы рано или поздно сами придете к Богу, — и вышла из класса.
У Тимофея Сергеевича было такое ощущение, словно ему влепили пощечину. За все его сверхразумные советы.
Глава 15
В больнице
Время неопределенности для Нетудыхина кончилось. Положение обозначилось окончательно: надо защищаться. Но как, чем, какими еще изворотами, если при малейшем раскрытии карт его могли объявить сумасшедшим?
Перевалил на вторую половину апрель. До конца учебного года оставались считанные недели. Дотянуть бы его, доволочь как-то. А что там случится
Тревожно спалось по ночам. Нетудыхин все прислушивался к тишине и почему-то ждал, что вот-вот, на очередное рандеву, заявится опять Сатана. Но нет, не беспокоил его больше разгневанный Вельзевул. Похрапывала в соседней комнате, не подозревая ничего, Захаровна да шебаршил, ворочаясь в прихожей, сонный Кузьма.
Мысль о Сатане не оставляла Тимофея Сергеевича ни днем ни ночью. Он все думал об этой идиотской истории и проклинал себя за свое богохульское стихотворение. Он даже полагал, что не напиши он этого стихотворения, Сатана бы не знал о его, Нетудыхином, существовании. Но ведь написал, написал же, паршивец! И унюхала, сперла сатанинская братия его текст. С другой стороны, он иногда подумывал, что, возможно, Господь испытывает его, искушает. Но зачем это Богу?
Как известно, одна беда никогда не приходит к человеку. За ней, обычно, следует другая. Говорят, что таков закон подлости. Возможно. Равновесие Добра и Зла никогда не бывает устойчивым. Неожиданно у Тимофея Сергеевича обострились боли в желудке. Рентгеновское обследование показало: язва луковицы двенадцатиперстной кишки. "Приехали! — подумал Нетудыхин. — Еще мне болячек не хватало". Хотя в больницу он лег с радостью и в то же время с каким-то смешанным чувством досады.
Теперь с Захаровной они поменялись ролями. А Наталья Сергеевна прибегала к нему почти ежедневно. Назревала еще одна проблема: как быть дальше с Наташкой? Отношения их зашли уже достаточно далеко. Он чувствовал, что прирастает к ней, и положение его становится мучительным. По лукавой ухмылке Захаровны и ее возобновившимся витиеватым женитьбным разговорам он догадывался, что они, видимо, где-то случайно столкнувшись друг с другом, уже успели познакомиться. Но обе молчат и скрывают этот факт от него. Невольно вспыхивал в его сознании затухающий образ Коки…
Подоспели майские праздники. На 1-е мая явился к нему в больницу Прайс со своим напарником по урокам. И, конечно, Додик — подлинное имя Прайса — притащил бутылку шампанского. Пришли прямо с демонстрации, оба неуемно шумные и на хорошем веселе. Нетудыхин пить отказался.
— Ты что, Тима, умереть здесь, что ли, задумал? — сказал Прайс. — Я же потеряю такого понтнера! Ты посмотри, как кругом народ гудит. — Они сидели на лавочке во дворе больницы. — А ты болеть вздумал, не годится. Ради всемирной солидарности трудящихся — хлебнешь?
— Не совращай! — отвечал Нетудыхин. — Сказал — точка. Я же лечусь!
— Но не от алкоголизма же! Ладно, давай, Наум, открывай бутылку. Он упертый, как бык. Игнорирует рабочую солидарность. Штрейкбрехер, стервец.
Хлопнула пробка. В бумажные стаканчики полилось бурлящее шампанское.
— А! — сказал Прайс восхищенно. — Зря ты отказался. Ну, твое здоровье!
Когда шампанское прикончили и стало еще веселей, Прайс, вдруг спохватившись, сказал:
— Слушай, Тим, я чуть не забыл, мы же тебе передачу сообразили.