Жребий
Шрифт:
Вспомнив о своей рыбе, Тимофей Сергеевич прошел к ларьку и занял очередь. Вообще-то, Нетудыхин не относился к любителям пива. Но в предчувствии надвигаю-щейся жары ему почему-то захотелось пива.
Подошла его очередь. Он получил бокал и, повернувшись, вдруг увидел своего институтского знакомого.
— Рамон! — удивился он. — Какими путями?.. Послушай, дорогуша, — обратил-ся он к продавщице, — еще один бокал, будь добра.
И с двумя бокалами, рюкзаком за плечами и удочками под мышкой он пошел Ра-мону навстречу. Тот улыбался.
— Я тебя приветствую в наших краях! — сказал Нетудыхин,
— Почему в наших? — сказал Рамон. — Я живу здесь уже третий год.
— Ну?!
— Да.
— Вот это да! Как же это мы с тобой до сих пор не встретились?
— Не пришлось, — ответил Рамон. — Воля судьбы…
Нетудыхин пододвинул к нему бокал и полез в рюкзак.
— Один момент, — сказал Тимофей Сергеевич. — У меня вобла вяленая есть.
Здесь нужно сделать отступление и вернуть читателя ко временам минувшим.
Познакомились они в институте. Хотя учились в разных группах и даже на разных отделениях: Нетудыхин — на вечернем, Рамон — на заочном. На экзаменационных сес-сиях эти потоки иногда объединялись. Они слушали вместе лекции, вместе сдавали экза-мены. А по завершении сессии, обычно, шли обмывать ее в какое-нибудь питейное заве-дение. Собственно на одном таком обмывоне Нетудыхин и сблизился с Рамоном.
У этого парня была не совсем обычная судьба. Родился он в Испании. Отец его, после прихода Франко к власти, вынужден был бежать сюда, в Союз, где и осел оконча-тельно. По облику своему и манерам Рамон-младший воспринимался совершенно рус-ским человеком. Русоволос и слегка курчав, внешне похож на Есенина, парень хват, лю-бил он выпить, приволокнуться за женщинами, ценил юмор и, в общем, слыл человеком неунывающим и компанейским. Но, может быть, этот образ "своего парня" служил ему всего лишь маской. В тоталитарных системах истинное лицо человека всегда скрыто. А он даже имя собственное переиначил: представлялся Стасом, в то время, как на самом деле, по паспорту, именовался Вячеславом, точнее — Вячеславом Моисеевичем. Хотя вполне возможно, что было это сделано скорее всего по соображениям благозвучия, а не защиты ради. Две буквы "с", окольцовывая слово, придавали имени некую орфоэпиче-скую завершенность и репрезентативность: Стас.
Как студент глубокими знаниями он не блистал, числился в середнячках. Когда Нетудыхин спросил его как-то, зачем ему филологическое образование, Рамон ответил:
— В моей шараге, где я пашу, все должны иметь высшее образование. Безразлич-но какое, но высшее. Иначе вытурят.
Шарагой оказался Комитет госбезопасности… Теперь они стояли за металличе-ским столиком и пили пиво.
Разговор шел о том, у кого как сложилась жизнь после окончания института.
Нетудыхин о себе сообщил очень кратко: учительствует. Рамона повысили в зва-нии, перевели работать сюда. Женился он наконец-то, получил квартиру, пока один ре-бенок — пацан.
— Вообще-то, — сказал Рамон, — такую встречу надо бы отметить по-другому. Предлагаю взять мотор и махнуть ко мне домой. У меня в холодильнике найдется кое-что покрепче.
Нетудыхин колебнулся. Но что-то его удержало, — может быть, даже рюкзак с удочками: таскать с собой по городу.
— Мы же одной бутылкой
Не знал Тимофей Сергеевич, что своим отказом он зачеркивает более спокойный вариант ареста.
Допивали пиво.
— Может, еще по бокальчику опрокинем? — предложил Нетудыхин.
— Нет, не хочу. Что-то это пойло мешанкой отдает, — ответил Рамон.
— А я возьму. Тут при повторе дают вне очереди.
Он осушил бокал до дна и пошел к ларьку за вторым. Это уже совсем не было предусмотрено сценарием ареста. Здесь его люди ждут-не дождутся, а ему, видите ли, пивом захотелось побаловаться. Безобразие. И мою волю как автора он игнорировал: я для него, даю слово, планировал только один бокал. Ну что ж, придется подождать, раз так дело поворачивается. Пусть пьет, пьяндыга ненасытный. Может, это его последнее пиво на свободе…
Стоя на повтор, — впереди его был еще клиент — Нетудыхин заметил в отраже-нии витрины, как к Рамону подошел какой-то мужик и что-то ему сказал. Тимофей Сер-геевич подумал… Нет, не подумал, — в нем шевельнулось то тревожное чувство надви-гающейся беды, которое он испытывал накануне своего отъезда. Мельком шевельнулось, на какую-то долю секунды. Но Нетудыхин достаточно осознанно его зафиксировал. "Дурной признак — сразу же по приезду встретить на своем пути кагэбиста", — теперь уже вполне определенно подумал Тимофей Сергеевич.
Вместо одного бокала он прикупил еще и второй — для Рамона.
— Да на хрена ты взял эту муляку? — запротестовал Стас. — Я тебе предлагаю: берем мотор и покатили ко мне.
— Счас, — невозмутимо сказал Нетудыхин. — Еще по бокальчику возьмем и по-топим.
— Ты что, лопнуть надумал?
— Почему лопнуть?
Рамон попадал в совершенно непредвиденную ситуацию. Но чтобы как-то упро-стить ее, он взял принесенный бокал и стал с неохотой его осиливать, налегая больше на рыбу.
Постепенно пиво прикончили.
— Ну что, еще?
— Нет, все. Погнали.
— Что-то я тебя совсем не узнаю, Стас, — сказал Нетудыхин. — Это на тебя не похоже.
Они все же закруглились и медленно стали продвигаться через толчею к стоянке такси.
— Нет, Стас, не поеду я, — сказал Нетудыхин. — Отправлюсь я сейчас домой и занырну в холодную ванну. А потом бабахнусь спать.
Вышли к выездной дороге автовокзала и остановились. Неслышно подкатила к ним "Волга".
— Несерьезный ты совершенно, Тим, — сказал Рамон. Он открыл заднюю дверь машины и, держа Нетудыхина за локоть левой руки, предложил: — Садись.
Нетудыхин понял: "Арест!"
— Нет уж, я как-нибудь пешочком дотепаю до трамвая, — сказал он.
Но тут, словно из-под земли, справа возник еще некто. И жестко взял Нетудыхина за другую руку. Вдвоем они толкнули Тимофея Сергеевича на заднее сиденье: слетел на асфальт рюкзак, упали удочки. Рюкзак подняли и бросили на переднее сиденье, удочки остались на дороге.
Вся эта сцена происходила на глазах пассажиров и кучки таксистов, собравшихся на своей площадке на утренний треп.
— Удочки, сволочи! — заорал Нетудыхин во всю глотку. — Удочки заберите!