Жребий
Шрифт:
В середине следующего дня Нетудыхин спустился вниз. На минутку он вышел наружу: вагоны под бункерами загружались углем, шахта трудилась.
У Нетудыхина мелькнула мысль: может, попытать счастья здесь? Но кто знает, сколько еще дней будешь болтаться в вагоне, пока его прицепят к составу, отправляю-щемуся в Россию.
"Задубеем к чертям собачим," — подумал он, поднимаясь на чердак.
А еще сутки спустя, наконец, установилась первобытная тишина. Все было укры-то ослепительно белым снегом. Мир как будто бы пребывал в своем исходно-безгрешном состоянии.
До Мульды, однако, им так и не пришлось добраться: по дороге к ней, в рабочем поезде, они напоролись на заслон. Нетудыхину удалось уйти, напарника зацапали. Это был провал.
Всякий раз, при прокручивании побега во сне, на этом моменте, Нетудыхиным овладевал ужас человека, попавшего в водоворот. Все происходило слишком стреми-тельно.
Когда он спрыгнул с поезда, до станции оставалось метров четыреста. Состав скрылся за поворотом. Было слышно, как он, громыхая, тормозит. Доносились непонят-ные крики. Потом за снежными холмами запрыгали шапки бегущих солдат. Собаки за-хлебывались в злобном лае. Хана, раздерут на куски!
Невдалеке, на железнодорожном полотне, бригада рабочих очищала путь от снежного заноса. Нетудыхин, не говоря ни слова, подбежал к путейцам и, взяв лопату, стал вместе с ними очищать полотно. Бывшие зэки молча приняли ситуацию.
Из-за поворота вынырнула группа солдат.
— Мужика тут не видали? — кричали они, разгоряченные.
— Какого мужика? — переспрашивали путейцы.
— Спрыгнул с поезда…
— Да нет, никакого мужика тут не было. Может, раньше где-то выпрыгнул…
Собаки рвались вперед. Солдаты побежали дальше, к заброшенной небольшой зо-не, что ютилась недалеко на взгорье. Через несколько минут, к всеобщему удивлению, они выволокли оттуда какого-то бородатого старика и потащили его на станцию.
— Тикай, хлопец! — сказал один из бригадников, когда солдаты скрылись за суг-робами. — И чем быстрей, тем лучше.
— Куда? — спросил Нетудыхин.
— Вон, видишь, террикон на той стороне балки?
— Ну.
— За ним — автобусная остановка. Шуруй, пока они еще не разобрались.
Нетудыхин воткнул лопату в снег и поспешил вниз. А надо было ему запрятаться в зоне, откуда только что ушли солдаты. Не сообразил.
Ложбина вся просматривалась с высоты железнодорожной насыпи. Бежать было нельзя. Он должен был идти достаточно быстро, но не удирать. Чтобы со стороны стан-ции не вызвать подозрение.
И все-таки, когда он стал подниматься к шахте, они его заметили. На дорогу от станции, ковыляя, вынырнул "бобик". Он направлялся к автобусной остановке.
Солдаты рванулись наперерез. Спустили двух собак. Нетудыхин побежал и в вол-нении… проснулся.
— Да он себе тут и в ус не дует, — говорил Зуев, входя в камеру. — Ему бы еще матрас и подушку — и он устроился бы, как в гостинице.
Нетудыхин не понимал, что с ним происходит. Он сидел на нарах и недоуменно смотрел на внезапно возникшего в камере Зуева.
— Что случилось? — спрашивал он.
— А то случилось, что вчера поздно
— Хорошо, — сказал Тимофей Сергеевич. — Я не против.
— А через три часа изображение Брежнева улетучилось. На его месте возник гра-жданин Нетудыхин. Ты понимаешь, что это такое? Я же тебя просил вчера, по-человечески просил, подумать по-другому! Ты думал?
— Нет.
— Почему?
— Не та обстановка. Не могу сосредоточиться.
— Хм! — возмущенно хмыкнул Зуев, оборачиваясь к надзирателю, стоящему у дверей камеры. — Ему нужна особая обстановка! Значит, будешь сидеть здесь до скон-чания дней своих. Понял? Другого варианта я тебе предложить не могу.
— Но это не в моей воле — появление или исчезновение моќего портрета!
— А в чьей воле? Божественной? Судя по последним событиям, у тебя же там блат! Так покалякай, объясни обстановку. Если с тобой там считаются, пусть уберут на хрен этот злополучный портрет. А мы тебе это дело зачтем. Может быть, даже вообще дело прикроем. Это в наших силах, в человеческих. А?
Странным каким-то выходил этот разговор. Нетудыхин не менее Зуева мучился портретом. И кое-какие догадки по его ликвидации у Тимофея Сергеевича уже прокле-вывались. Но проверить их в условиях камеры Нетудыхин не мог.
— Это предложение? — спросил он вполне четко, уже полностью отойдя от сна.
— Можешь считать, что да.
— Нет, это не разговор. Я хочу слышать членораздельно конкретные условия и гарантии их выполнения.
Зуев сделал знак надзирателю, чтобы тот оставил их наедине. Потом достал свой "Беломор", и они оба закурили.
— Что ты хочешь? — спросил он.
— Немедленную свободу. В течение суток портрет будет убран навсегда.
— На такие условия я не могу согласиться. Наоборот: портрет исчезает — ты по-лучаешь свободу.
— Нет, не выйдет. Мне нужно сосредоточиться, сконцентрироваться. Здесь это невозможно. Нужна полная раскованность, свобода. Неволя, кроме агрессии, ничего не вызывает. Поэтому — сначала свобода, потом — творческий акт. Я никуда не убегу, пверьте.
— А у тебя ЭТО… есть?
— Что ЭТО?
— Ну, чем ты собираешься убрать портрет.
— Если хорошо поднатужиться, я думаю, найдется. Нужна лишь свобода.
Зуев плутовато взглянул на Нетудыхина.
— Вот, видишь, какой ты, Тимофей Сергеевич. А только что утверждал, что ЭТО не в твоей воле.
— Да, утверждал, не отрицаю. Но еще раз подчеркиваю: не в условиях неволи. Нужна свобода. И непосредственный контакт с портретом.
— Организуем тебе контакт. Повезем к портрету, когда ты скажешь.
— Мне не нужны свидетели. Они будут мешать.
— Уберем на хрен всех, очистим от люда все ближайшие улицы.
— Так легче же просто отпустить меня!
— Не могу. Я бы тебя, конечно, отпустил. Но начальство не согласится.
— Тогда я не гарантирую исчезновение портрета. Дело капризное, каждая мелочь в нем может оказаться решающей. Потом, может быть, я не один…