Журнал «Вокруг Света» №03 за 1974 год
Шрифт:
Танец гончаров
Попробуйте предложить гончару изготовить идеально правильный глиняный горшок, не пользуясь гончарным кругом. Можно ручаться, что лишь немногие из самых опытных мастеров возьмутся за такое трудное дело. В таиландской же деревне Банкхамор с ним справится любая женщина. «Моя мать научилась у своей матери, а ту учила ее мать...» — так обычно отвечают банкхаморки на вопрос, давно ли у них в деревне появились гончары. Любые хронологические изыскания тут бесполезны. Судя по археологическим находкам, женщины занимаются в Банкхаморе
Секреты гончарного дела мастерицы из деревни Банкхамор начинают постигать с детства. Казалось бы, что хитрого сжечь рисовую шелуху, накопать глины, добавить в нее немного пепла да светлого промытого песка и тщательно размять? Между тем проходит два-три года, пока девочке доверят самостоятельно выполнять эту незамысловатую операцию. И лишь в 10—12 лет она впервые приходит на свое постоянное рабочее место — к невысокому пеньку в тени раскидистого дерева и берет в руки комок глины, которому предстоит превратиться в широкогорлый кувшин, пузатый горшок или чашу с затейливым орнаментом.
Вначале юная мастерица лепит из глины заготовку — цилиндр с толстыми стенками. Затем внутрь вставляется хинду — небольшая груша из обожженной глины — и начинается собственно гончарная работа: шажок вокруг пня и легкий хлопок деревянной лопаточкой по податливой глине. Шажок — хлопок, шажок — хлопок. У опытных мастериц движения настолько ритмичны и грациозны, что со стороны кажется: исполняется какой-то необычный экзотический танец.
Постепенно под «ударами молота» — деревянной лопаточки на глиняной «наковальне» — хинду — возникает горшок, миска или кувшин. Теперь предстоит самое ответственное — завершить отделку, то есть мокрым мягким мхом сгладить малейшие неровности на ставших совсем тоненькими стенках, а затем, вынув хинду, осторожными прикосновениями подушечек пальцев вывести ровный красивый край. Это поручается лишь наиболее опытным из мастериц Банкхамора — тем, кто имеет, так сказать, «личное клеймо». Готовые гончарные изделия несколько часов сушат на солнце, а затем обжигают на раскаленных углях, засыпав песком. Тем временем деревенские девчонки уже накопали целые корзины свежей глины. Завтра с утра мастерицы опять возьмут в руки хинду и, подобно своим матерям, бабушкам и прабабушкам, займутся гончарным ремеслом.
С. Барсов
До Фаши — один колодец
Окинув войлочный полог палатки, Айджи высовывает сначала левую, потом правую ногу, обутые в широкие сандалии. Пальцы погружаются в холодный песок. Айджи плотнее запахивает гандуру — длинную белую рубаху без рукавов. Сверху надета еще одна рубаха, цвета индиго, а на нее широкий шерстяной плащ, но Айджи все равно мерзнет. «Сахара — холодная страна, в которой часто бывает жарко», — говорят туареги. Айджи смотрит на небо. Сириус бледнеет — скоро утро, пора поднимать караван.
Айджи плохо спал эту ночь. Все чудилось ему, будто пронзительно кричит воробей асхара, а это верный признак, что следующим утром умрет человек. А может быть, верблюд? Все в руках аллаха.
Медугу, как называют старшину каравана туареги, идет мимо спящих верблюдов и, не сдержавшись, пинает ногой желтого дромадера, который вчера неловко опустился на колени и порвал веревки, стягивающие плиты соли. Соль рассыпалась белой грудой на песке, верблюды сломали строй и с жадностью накинулись на лакомство. Теперь они еще больше хотят пить, а вода в овечьих бурдюках едва плещется на дне. На трудном многодневном пути от Бильмы до Агадеса всего один оазис Фаши. Сегодня надо непременно добраться до него, там их ждет вода, а может быть, и выгодные сделки. Пора! Пора!
Но нынче день особый, сегодня они будут в оазисе, и в честь такого события третья жена медугу, Сабена, отменная повариха, достает давно припрятанные кусочки вяленого мяса и сыплет их в котел, вместе с бараньим жиром и мелко нарезанным луком. Погонщики молча, неотрывно следят за всеми движениями Сабены, как вдруг резкий птичий крик заставляет ее вздрогнуть, а мужчин — броситься к груде мешков, откуда послышался крик. Но нет — это не воробей асхара, это птица агашит н"угур, которую часто и совсем незаслуженно зовут «шакалом» только за то, что, завидев хищника, она громко и надсадно верещит.
Вынимая на ходу кинжалы из ножен, прилаженных к предплечью, чтобы всегда были под рукой, мужчины бросаются за пределы лагеря, где притаился настоящий шакал. Но поздно — грязно-желтая тень мелькает далеко в дюнах.
Айджи прикрикивает на погонщиков. Не мужское это дело гоняться за шакалом. Особенно достается его племяннику, Иколе, тот даже за саблю схватился. Разве он не знает, что у сабли есть душа и что ее нельзя осквернять кровью нечистого животного, которое питается падалью? Сабля может обидеться. Недаром, чтобы душа человека роднилась с душой оружия, мастера-оружейники оправляют холодную сталь клинка теплой медью рукоятки.
Погонщики возвращаются к костру и, не снимая тагельмуста — головной накидки, — принимаются за еду. Когда они вытаскивают кусочки мяса, мраморные браслеты на их руках глухо стучат о стенки котла. Сейчас, они мешают, но случись схватка — каменные браслеты, в нескольких местах охватывающие руку, хорошо защитят ее от сабельных ударов, так же как тагельмуст, плотно охватывающий всю голову — лицо, затылок, шею, — защитит их от ветра и песка.
Через полчаса караван уже в пути. Айджи идет первым, лишь длинные тени верблюдов опережают его. Он оглядывается и бросает горделивый взгляд на свой караван.
Даже у самой бедной туарегской семьи не меньше семи верблюдов: два — для перевозки воды и пищи, четыре — для транспортировки груза или утвари, да еще верблюдица — для приплода. Семья кочевника средней зажиточности владеет 25 верблюдами, 15 овцами и 40 козами. А в караване Айджи 250 верблюдов, больше половины — его собственные. Остальные принадлежат родственникам. Перевозка соли — дело прибыльное. Еще знаменитый Ибн-Батута писал: «В Валате за груз соли платят восемь-десять мискалей (1 Один мискаль — 4,25 г.) золота, а в городе Мали за этот груз получишь до сорока мискалей». Раньше соль возили в виде длинных, до полутора метров, брусков — так как осаждается она в глубоких четырехугольных ямах из красной глины. Когда подпочвенная соленая вода испаряется, в яму подливают новую порцию раствора. Это повторяется до тех пор, пока плотный слой соли не достигнет толщины, сантиметров в пять, после чего его осторожно, одним бруском, извлекают из ямы.
В Бильме, откуда идет караван Айджи, соль готовят или в виде круглых лепешек — это чистая столовая соль из профильтрованного раствора, или в форме длинных цилиндров — такая серая, неочищенная соль идет для скота.
Верблюды, принадлежащие кочевникам, вот уже полвека протаптывают соляные тропы в Нигере и Нигерии — с тех пор, как французские колонизаторы подавили восстание туарегов и тысячи семей переселились из Алжира на юг, в эмираты Кано и Кацину. Теперь большинство туарегов живет на территории Нигерии. Так утверждают чиновники. А погонщики верблюдов только пожимают плечами. Что такое граница? След змеи на камне, орла в небе. Покажи мне, где горб верблюда, и я скажу тебе, где его хвост. А граница? Кто ее видел?